Прогрессор не знал, кто такой Зализняк, но ход мыслей ему был слишком хорошо знаком.
Дождь стихал. В приоткрытую дверь донеслась ругань в два голоса – Кац не поделил нечто с какой–то женщиной. Или, как в тот раз, был застукан чужим мужем в процессе обстоятельного щупанья не своей жены. Веселуха была на все село, Кац избежал переломов только потому, что спрятался в свинарнике. О, в комнату сунется, осторожненько так, руки ведь заняты, горшок смальца держит. Ярчук облизнулся.
– Закатай губоньку! Он только для оружия.
Ярчук, невзирая ни на что, таки сунул в горшок палец и облизал.
– Для оружия и прогорклый смалец годится.
Ярчук мрачно порылся по карманам, зажевал сухарем.
Заболотный не стал спорить. Ему, как бывшему семинаристу, хотелось культурного общения, но только собеседников не находилось. Кайданов как начнет вспоминать про винницкого предводителя дворянства да как этого предводителя со всей веранды отскребали, чтобы похоронить – так уши и вянут. Бондаренко – тоже дохлый номер, пехота драная, мобилизовали корниловцы – он от них сбежал, не понравились чем–то, кормили мало, как он сам и рассказывал. А краснопузенки– еще хуже, стал ихний комиссар на митинге говорить, а Бондаренко возьми и брякни– а не хочу я диктатуру никакую! Я, говорит, граммофон хочу, и ватерклозет, як в гостинице. Ну и взяло его чека под грязны рученьки, так он за ночь из сарая вылез да в плавни удрал, а там тяжко человека найти. Сунулись за ним, так юшкой умылись. Вот этот, в черкеске, Лосем себя называет? А кто ж тебя знает, шо ты за один. Не такой ты, ой не такой. И не в говоре дело, Заболотный много всяких людей слышал, и не во внешности – ну не то с ним, что–то не то. Не такой.
Разведка не возвращалась. Отряд торчал на хуторе третий день, а разведки не было уже двое суток. Сон и регулярная кормежка – дело нужное и приятное, но где их черти носят? Что, ужрались в доску и дрыхнут? Ну совести же надо хоть каплю иметь.
Прогрессор жевал таранку, экснутую с хозяйкиного чердака, и думал. Вернее, вспоминал. И воспоминания были дырявыми, как бабушкины салфеточки–макраме. Из чего был сделал мамин ковер? Желтый такой, пушистый ковер, вернее, коврик перед кроватью? А чем играла сестра? Куклы у нее были точно не соломенные. Да и собственная профессия попросту вылетела из головы, но на кого–то же Лось учился! И даже доучился до третьего курса, если верить собственному студенческому билету. А вот как на нем цветную фотографию сделали? Раскрасили?. Но лучше вспоминать, чем думать про разведку, потому что и Крысюк, и Опанас – люди ответственные и если их нет до сих пор, то ни черта они не загуляли. А к Шульге вторым номером идти очень не хочется, он с Волыни. Слово не так скажешь – еще за москаля примет, да стрельнет. Но ведь это не Лось виноват, что у Шульги на войне был глубоко патриотичный командир, который слишком напирал в речах, что малороссы – это дураки, а полковой поп винил во всем католиков с униатами. Вот у Шульги и заклинило мозги еще и на тему москалей.
Уже и темнеет. Прогрессор весь день хватался за любую работу, только чтобы не думать, даже корову доить попытался. Корова очень удивилась. А освещение в хате – допотопное, каганец – только и годно, чтоб видеть, как на печь залазить. Ни свечек, ни лампы керосиновой. А ведь не бедная хатка, хозяйство справное – куры с петухом, корова – бурая, молочная, характером покладистая, свинья рохкает, не знает, что на нее уже наган зарядили. Так что, трудно керосинку завести, глаза не портить? Хотя что тут читать? Из книг в хате только лубок про генерала Скобелева, и тот мухами засиженный до неопознаваемости этого самого генерала.
А чего это слышно? Кони вроде фыркают. Или Шульга на ночь глядя вспомнил про свою коняку или… Лось осторожненько выглянул во двор.
Точно, разведка вернулась. Оба живые. Вот Крысючке радости будет. Ну, не совсем целые, Опанаса с лошади стаскивают, Крысюк матюкается на тему – ну як можно вывихнуть ногу на ровном месте? Ну як? Ну это ж уметь надо! Шульга это убоище в соседнюю хату тянет, там живет аппетитная вдовушка. Увы, Илько уже положил на нее глаз. И Крысюк за ними идет. Шо за люди! Опять в потемках коней ловить. Прогрессор выругался и похромал к мирно стоящему гужевому транспорту.
От падения в свеженькие, еще теплые конские яблоки прогрессора спас Заболотный. То ли покурить вышел, то ли на звезды полюбоваться. В конце концов, если он весь из себя культурный и стихи напамять шпарит, чего бы человеку не любоваться звездами? Только стихи он такие читает, что мороз по коже.
Отряд, сохранивший численность в девять человек, с вычетом Крысючки и добавлением товарища Каца, для полного безобразия и дополнительного хаоса во вражеских рядах, двигался непонятно куда. И абсолютно антинаучная гипотеза Шульги о том, что Кац умеет вызывать дождь одним своим появлением под открытым небом, подтверждалась. Дождь капал медленно и постоянно, превращая жирную степную землю в жирную черную грязь и выматывая коней. А вот и Бондаренко вернулся. Нет, понятно, что там хтось есть, но там – это где, и кто есть? Может, белые, может, красные, может, такие, как Бойчук – зеленая армия, а может, вообще воинствующие сектанты какие–нибудь. Мало ли народу на свете водится? Крысюк ругнулся, неохотно влез за пулемет. Прогрессор тоскливо взглянул на небо.