Глава седьмая
Паша сидел в на редкость загаженном купе и мечтал удушить ту языкатую падлу, которая вякает когда не надо. Ну Глина, ну ты и скотина! Зачем ты раззвонил про эту диверсию с пушкой?! В результате – вместо того, чтобы заниматься чем–нибудь полезным – сиди, трясись. А поезд тащится со скоростью беременной улитки. И почему именно ему надо устанавливать контакт с каким–то подпольем? А если там бандеровцы? Они же прибьют на месте. Паша запустил руку в карман, выгреб горсть семечек – гадость, конечно редкая, но помогают скоротать время. Да и что тут еще делать? Окна досками забиты, освещения никакого. А пирожки прогрессор покупать не рискнул – с мясом.
В коридоре послышались тяжелые шаги. Или грабители, или Варвара Петровна наконец–то вышла из единственного работающего туалета в вагоне.
Приличная женщина и бывшая курсистка протиснулась в дверь. Паша в который раз пожалел о том, что согласился на эту поездку. Ехать чуть ли не неделю или больше, сейчас невозможно понять, когда точно приедешь, в компании, мать его, Глины и болтливой тетки, очень болтливой. Хорошо, ты едешь в Киев к мужу – флаг тебе в руки! Я тебе не родственник и твою Анечку, которая самостоятельно научилась ходить на горшок в годовалом возрасте не знаю и знать не хочу. Тем более сейчас этой Анечке двадцать два года и она себе живет в Лондоне, потому что вышла замуж за англичанина. А Глина хитрый, слинял на паровоз, кочегаром, потому что предыдущий кочегар сбежал.
Можно было бы сбежать. Но куда? Нет, технически можно было бы попробовать сесть на пароход в Стамбул, но… И дело тут не в тоске за родными пейзажами. Те пейзажи еще даже и не снились никому. Просто – некуда. Хорошо Глине – он над таким не думает, у него заботы другие – найти б рыжую девку, сковородку шкварок, упитанного чекиста или там белогвардейца. Интересно, под Черниговом все такие злобные водятся или Глина в этом плане уникальный?
Поезд остановился. Судя по гомону – на станции. Да, точно – из тамбура видно неистребимых бабок с вареной картошкой. При любом режиме водятся. Так и кушать при любом режиме надо. О, а вот и Глина рукой машет – слезай, мол. Да пешком до Остапчука быстрей доберешься, чем на этой чортопхайке. Будем надеяться, что адрес запомнили правильно. Ага, тут много прилично одетых людей. С одной стороны, после лицезрения того, что у махновцев считалось военной формой, на местных жителях глаз отдыхал, но у солдат были погоны, и это добавляло в умилительное зрелище чистенького городка неприятный оттенок. А листовки на столбах «Разыскивается атаман Устим. Награда – 500 рублей» тоже особой радости не вселяли. Потому что если такое висит на каждом столбе, значит, его поймать не могут. И не указано, какой это атаман – зеленый, черный или красный.
Ага, пришли. Дворянская улица, дом шесть, на окне красная герань стоит. Глина постучался, нырнул в приоткрывшуюся дверь. Прогрессор юркнул следом.
Сознание возвращалось кусками – холод, вонь, чей–то разговор. Паша с трудом поднял отчаянно болевшую голову. На жилую комнату это не походило. И Глина на нарах в углу сидит, и второй, незнакомый, в драной форме без погон.
– То я й кажу, Остапчук нас продав.
Глина только рукой махнул.
Вот тебе и подполье. Вот тебе и подпольщик, сидит себе в городской тюрьме да ждет петли. Банально дали по башке и сволокли сюда. О, крыса. Здоровая серая крыса, вылезла откуда–то да на людей смотрит. Но зверушка здесь живет. А допрашивают тут так, что этот, в форме, еле языком ворочает. И кисть левая у него тряпкой замотана, куском гимнастерки.
Все. И не сбежать никак – окошко зарешеченное высоко и малюсенькое, в него разве что воробей протиснется, дверь толстенная, с глазком, туда как раз заглядывают. И оружия нет. И ремня нет. И обувь зачем–то забрали. Интересно, а кто этот, в форме? У белых вроде бы не такая. И нашивки какие–то есть – на воротнике, две пятиконечные звезды на желтом фоне. Вроде бы у красных не такие знаки различия. Или такие? И нужно ли облегчать белым жизнь, придушив этого коммуниста ночью? Или пусть помучается? Паша внимательней прислушался к разговору.