Шульга протолкался к столу, повернулся к остальным. Такого, за всю его закрученную, как гадюка в мае, жизнь, с ним еще не было. Даже в проклятущей царской армии у него не было звания выше рядового. А отказываться – уже и неудобно. Смотрят хлопцы, вроде и знакомые, вроде и свои – пили вместе, ели вместе, контру рубали–стреляли вместе – а смотрят так, будто первый раз увидели.
– Ну, командир, с тебя – могорыч! – Крысюк выскочил панской забавкой, чертиком из коробочки.
Это ж вол меньше пашет. Это ж про двадцать две вещи одновременно думать надо. И максим чинить тоже надо. И Каца потрясти на предмет снабжения – достаточно ли жратвы, фуража, коней, патронов, снарядов, дегтю, амуниции разной. И что делать с женским полом? Их на довольствие зачислять? А то как Крысюк, шоб ему, притащил свою жинку или кто она ему там, та и другие с него пример брать стали, уже шесть баб в отряде, с Клавдей – семь, но Клавдя – милосердная сестра, а эти хто? Не, приятно, когда тебя ждет личная мисяка борщу и много чего другого, но снаряду все равно, кого в клочья рвать.
В землянке было темно, лой в каганце выгорел почти до донышка. Надо было бы подлить, но это успеется. Да и не нужен сейчас свет, оружие уже почистили, а думать и в темноте можно. И от мыслей Глине было тошно. Но лучше уже думать, чем калечить этого малолетнего гаденыша. Да и не виноват он, если честно – винтовка осечку дала. Казалось бы – гнилая городская телихенция самого поганого вида, студентишка – а жаль человека. Ведь ездили вместе, долго, месяца три или четыре. И убивал золотопогонников не хуже самого наглого черногвардейца. И брехал дуже интересно – будто железная машинка тебе синематограф забесплатно показывает, а синематограф не простой, а цветной, да еще и со звуком. Он еще шось такое говорил, только Глина забыл. А теперь – в госпиталь бы тебя, да город белыми занят.А если б у той малой заразы винтовка стрельнула, когда надо, то мы б зараз сало жрали да в карты грали.
Зато как Остапчука стрельнули, вместе со всей кодлой. Он чи сватал дочку, чи еще шо – мы и зашли. Офицер, в красивых новых сапогах, денщик ихний, морда рябая, Остапчук, в новом пиджаке, дочка его в платье паскудного фасона. Сидят, чай с пирожками пьют. Да только тот денщик живучий сильно оказался, а у атамана осечка вышла. Той чортов студент ту малую заразу в сторону пхнул, а самому пуля и досталась. Устим еще в дочкины мозги вступил, они по полу разлетелись и трошки стенку вымазали. Гуртовой спокойненько так обрез перезарядил, пирожок с тарелки цапнул, с вареньем который, кругленький такой. Добрый вояк, весь в свого батька.
Устим хотел провалиться сквозь землю. Черт с ним, с Якерсоном, он сам подорвался. Но тут человек словил пулю именно из–за тебя. И какой же ты тогда атаман, если своих людей не бережешь? И кто тогда до такого пойдет? Не, нема дурных. Да еще и выстиранные кальсоны пошли на перевязку. Хорошие кальсоны были, почти новые, на завязочках. Ничего, война закончится, я с него новые стребую, аж две пары. Атаман ухватил кастрюлю и пошел по воду, а то тихо, як в гробу. Матвеев ругнулся ему вслед, на всякий случай пощупал у раненого пульс. Еще живой. Гуртовой подлил остатки лоя в жестянку, раздул огонек. Коптящее пламя разогнало тени по углам, правда, веселее от этого никому не стало. И что делать? Петлюровцы далеко, красные черт–те где, зато белых – хоть суши. Глина облизнулся. Сейчас бы сковородку грибов с картошкой навернуть и пальцем вымакать. А тут одни степняки, их грибы есть не заставишь. Надо спереть у местных курку на юшку, а то студент еще с голоду сдохнуть умудрится.
Было больно. В плечо закручивали раскаленный прут. Откуда–то сбоку тянуло горелым салом, в горле драли кошки. Рядом сидел кто–то, смутно знакомый.
– Ты смотри, живой.
Раз Глина здесь, то это точно не рай. А вот помереть от заражения крови – вполне реально. Или остаться без руки, причем так, что протез будет крепить некуда. Или тебя поставят в вертикальное положение, зачитают какую–то фигню, а потом скажут замороченным голосом «Пли!» – и все дела. И получится, как в той песне поется «мне досталась пыльная, горячая земля», да и то не факт, скорей могилой будут желудки одичавших собак. И никто не вспомнит, что такой человек был на свете, даже жена. Впрочем, Зеленцова с равной вероятностью могла в данный момент быть кормом для червей или же есть пирожные в ресторане белогвардейского Крыма вместе с каким–нибудь офицериком. И лучше уже тогда первый вариант, чем второй.