— Он ищет.
— Ну, вы по доброте решили помочь. А еще у него есть такие?
— Нет, говорит, он, это, как его, вроде пресс-формы, чем штампуют…
— Клише?
— Да, клише уничтожено. Вот это все.
Финозов внимательно взглянул в глаза Виктора.
— А знаете, мне почему-то хочется в вашу странную историю верить. Та же хренотень была в Японии в пятьдесят четвертом. Случились тогда массовые беспорядки, ну, полиция ихняя облавы устраивала, и взяли они, между прочим, гражданина со странным паспортом — паспортом государства Туаред. Государства нет, а паспорт есть. И, главное, подделывать-то такой незачем.
— Ага, я тоже читал.
— Тоже самиздат?
— Может, Самиздат, может, Флибуста. Не помню уже. И чего с ним потом стало?
— Вот этого я не помню. Слушайте, чего мы с вами будем сейчас кого-то искать, давайте я эти сувениры и возьму за триста рублей.
"Это ловушка? Надо не соглашаться. Уйти под благовидным предлогом."
— Спасибо, Григорий Аркадьевич. Я подумаю и как-нибудь зайду.
— Отчего ж "как-нибудь"? "Как-нибудь" и денег может не оказаться.
— Ну, он мне давал еще адреса тут… На всякий случай зайти, подумать.
— К Ругоеву, что ли? Да ну, не смешите. Зубы заговорит и меньше выручите. Ну хоть у кого спросите.
— Ну, не обязательно же мне там сразу и соглашаться. Поговорим, посмотрим.
— Да пожалуйста… И к Медиянцу только ноги собьете на Ковшовку топать. Что ж, что говорят, он такого не приобретает, ну вот сами убедитесь.
— Ну, для успокоения.
— Для успокоения… А давайте так: я беру у вас все эти сувениры за пятьсот. Это ж два минимума первой группы, приличная месячная, на что еще ваш приятель рассчитывает-то? Мы не барыги, не спекулянты, мы коллекционеры. Вот меня чего зажгло, что мало ли, ваш этот друг возьмет и плоды своего труда… а ведь это — произведение! Это ж какой Левша… сохранить для людей хочу, а не то, чтобы.
"А ведь он, пожалуй, так и не отпустит, пока не продашь. И что делать?"
— А, слушайте, действительно, чего я, нанялся, что ли, ему произведения загонять? Если мало покажется, пусть другой раз сам и бегает. Я вон спешу, — и Виктор показал пакеты с продуктами.
…Григорий Аркадьевич отсчитал деньги знакомыми советскими купюрами по десять и двадцать пять, только пару раз попался зеленый полтешок с Лениным на водяном знаке. Союз существовал, как и доверие к "деревянным", иначе при такой сумме дома наверняка у хозяина дома скопились бы сотенки.
— Чаю?
— Ой, нет, вы извините, конечно…
— Да ладно. А приятель как-нибудь пусть сам заходит. Передайте, замечательная работа…
На лестничной клетке Виктор протопал пару пролетов и плавно утишил шаг, прислушиваясь, не щелкнет ли внизу дверь. Вверх бежать было бесполезно — в этом подъезде люк на чердак был замурован и лестница срезана. Виктор подошел к окну на площадке, с новой, коричневой деревянной рамой, обработанной чем-то вроде акватекса, приоткрыл фрамугу и глянул вниз. В лицо тут же дунул поток воздуха, как из опущенного стекла автомобиля, засвистел в ушах; возле подъезда никто не ожидал, кроме бабушек. Стараясь не хлопать, Виктор закрыл фрамугу и рванул по лестнице вниз. На переходе через Красноармейскую светофорный человечек дрыгал зелеными ножками; Виктор поспешил перебраться. В ушах стучало. Он оглянулся: преследователей вроде было не заметно.
С ближайшей остановки у кинотеатра "Родина" в его бытность можно было рвануть до Бежицы, на Горбатова, с поворотом у драмтеатра, или на Брянск-первый, если спусттиться от Первой Школы за Баней, пустой остов которой в нашей реальности был для пристойности картины задрапирован зеленой сеткой. Можно было и до Кургана и на Радицу — путем, обратным тому, что шли они с Краснокаменной в тридцать восьмом. Лучше всего было проскочить на Бежицу: там проще всего затеряться. Возможность столкнуться с самим собой Виктора уже не так волновала. Он чувствовал, что его гонит инстинкт, проснувшееся чутье, то самое, что в его советском прошлом было так развито у профессиональных воров и успешных карьеристов, иными словами — людей, первыми ставших на ноги в новой экономической системе.
Кинотеатр "Родина" здесь так и оставался "Родиной", и вокруг него на удивление мало что изменилось — почта на месте, парикмахерская тоже, и даже овощной в подвальчике, как в студенческие годы, с выкрашенным белой краской и перепачканным землей транспортером, подававшим картошку из бункера на весы, откуда продавец поворотом рычага сбрасывал ее прямо в кошелки. Все это давно уже в прошлом, сейчас фасуют в пакеты, и здесь, наверное, тоже…