— Работал я тогда, в апреле восемьдесят шестого, — донеслось до его слуха сзади, от троих мужиков, скучковавшихся на месте возле кресла, там, где на стойке окна еще торчали крепления демонтированного компостера. — Никто, значится, ничего не ожидал, эксперимент готовили, от генератора на выбеге системы питать, ну, навроде маховика, вдруг — закатывает на территорию несколько машин из КГБ, на "Волгах", "Селен" тогда у них не было, и бегом, толпа в штатском, через посты к нам. Работы остановили, документацию какую-то изымали, спецов забрали с собой, правда не посадили, но мурыжили долго, знаешь. Что такое было — никому ничего толком так и не сказали. Что-то вроде как то ли диверсия готовилась, то ли сигнал откуда им поступил, но проверяли конкретно. Ну, какие-то там нарушения нашли, как всегда, меры принимали, ну ладно. Но почему к нам заехали? Никого, говорю, не взяли.
— Вааще странно, — подтвердил другой голос, — чего не на Ленинградскую, скажем, а в вашу эту Припять? И чего станцией КГБ занималось?
— Ну, в том-то и дело. С одной стороны, объект понятно, какой, с другой, если бы диверсию готовили, наверняка там охрану трясли, секретчиков… А тут только технарей замели.
— Да какая диверсия? Если котел навернется, пол-Европы присыпет. Будет им — утомленные стронцием тихо с морем прощались…
"Это… Это что же? Восемьдесят шестой, апрель, Припять, станция? Это они про Чернобыль? КГБ остановило эксперимент и взрыва не было? "КГБ остановил", конечно, он же комитет. Да какая разница — остановил, остановило… Это случайность или нет? Кто-то из наших действует? Тьфу, я тут становлюсь параноиком… Наверняка просто были какие-то нарушения, кто-то просто взял и накатал на Лубянку."
Знакомые улицы… парк возле рынка… пешеходный мостик… Виктор шел вперед скорым шагом, не чувствуя одышки. Внизу, со стороны путей, громко свистнула электричка, и Виктор машинально повернул голову.
В сторону Брянска-второго отходило бело-серое творение с ярко-красной, почти морковного цвета, полосой на уровне автосцепки и вертикальными красными диаграммными столбиками, указывающие на двери. "Голова" электрички напоминала междугородний автобус, с несколько более заваленным назад лобовым стеклом.
"Это что же? У нас в реальности таких пока нет. Вокзал… я снова перенесся? В будущее? Сейчас две тысячи восемнадцатый? И какая реальность?"
Сбежав с мостика — лестница протыкала наискось здание кассового зала — Виктор прежде всего бросился к табло у касс.
"Фу-у, девяносто восьмой, слава те господи. Кстати, а я чего-то у них про "Проблему-2000" еще ничего не слышал. Может, мне ее и надо здесь унасекомить? Может, от нее какой опопукалипсис пойдет? Завтра спросим. А трамвайчег-то даже ничего… Рижский?"
Автоматические ячейки в туннелях под зданием были один к одному, как нынешние малоярославцевские, только без приема банкнот. Виктор завернул вещественные доказательства попаданца в один из освободившихся гипермакетовских пакетов и устроил в уютное металлическое чрево.
На улице вновь накрапывал дождик, но даже эта сырая погода и позднее время не могли омрачить внезапно нахлынувшего на него облегчения. Напротив череды пригородных автоматов гудел троллейбус, и Виктор рванул наперерез подмокавшей площади к навесу возле старой кафешки. Чувствовал он себя пацаном, сбежавшим с лекций по истмату.
"А все ж обидно. Из всех реальностей одни мы — "утомленные стронцием". Кстати, бомжиков на вокзале не видно, прям как в Белоруссии."
12. Марши с Лубянки
В троллейбус Виктор успел последним… нет, предпоследним. Когда створки дверей уже начали складываться, на заднюю площадку ворвался худой невысокий мужик в довольно новой серо-желтой со стальным отливом болоньевой куртки и с каким-то серым потрепанным лицом. Взгляд у него был какой-то не совсем нормальный для здешней публики.