"Четверка" шла до Кургана, и Виктора это вполне устраивало. Салон был полупустой; на сидении позади него громко разговаривали два слегка тяпнувших мужика.
— Так слышь, чего скажу: человеку мало просто зарабатывать. Вот ты смотри, деньги, что такое деньги? Вот ты думаешь, просто деньги… нет, ты постой, послушай. Вот мне важно, когда это не просто деньги, а что?
— Что?
— Благодарность от людей, которых я уважаю. Мне важно, что я сделал что-то для людей, которых я уважаю, поэтому я для них с душой сделаю. А когда человек вынужден работать для людей, которых он не уважает, то хоть хорошо ему заплатят, хоть как, все равно это не то, все равно его надо пинать, чтоб он сделал. Ты согласен?
— Не, ну деньги-то он получит.
— Деньги, получит, ты погоди, но счастья с такой работы иметь не будет.
— Почему чему не будет?
— Потому что человек не машина, он не может просто так, вот выработку дал, столько-то в него залили. Человек, вот, нормальный человек, он не сферический конь в вакууме. Ему важно, как он среди людей, и как люди к нему. Вот я раньше жил проще — подзаработать, бухануть там, да? А потом меня однажды как шибануло: ну вот помру я и что, и все? И все уважение ко мне кончится? Это что, как будто я вообще не жил, получается?
"Философы", подумал Виктор. Подошла его остановка, так что окончания спора он не дождался. А еще он подумал, что подслушивать чужие разговоры нехорошо; но сейчас и без этого не обойтись, чтобы понять, что это за мир и как в нем выжить.
…В подсобке он раскрутил заднюю панель центрального блока JVC и тщательно посмотрел, нет ли на платах закладок. Когда-то, давным-давно, когда он работал на заводе, ему довелось такой же в частном порядке ремонтировать; теперь он пялился в мозаику радиодеталей на зеленоватом текстолите в ожидании угадать чужеродный элемент. Результаты его ободрили; ничего не соответствующего разводке платы или поздних паек он не обнаружил, закрутил крышку обратно, и, воткнув наушник в гнездо, одновременно отключавшее колонки, переключился на короткие. Первое, что ему встретилось, был "Голос Америки", без глушилок, и Виктор решил от добра добра не искать.
Слушал он долго, запивая информацию чаем и зажевывая разогретыми в микроволновке бутербродами. Пересказывать передачи было бы долго и нудно; всю информацию, которую на него вылили из-за бугра, он мысленно разделил на три группы.
В первой группе была информация, которую вражий голос при всем своем желании исказить не мог, ибо она была известна каждому советскому слушателю, и сомневаться в которой последнему не было причины. Самым ценным оказалось известие, что страной правит Романов; не тот, который из династии, а бывший первый секретарь Ленинградского обкома. Правил он с конца восемьдесят третьего года, сменив Андропова, который, как и в нашей реальности, принял страну после смерти Брежнева. Однако здесь в период Андропова совершенно неожиданно, в том числе и для Запада, прошла кампания по разоблачению троцкистов, на которых превентивно свалили всю вину за массовые репрессии, голод начала тридцатых, раскулачивание, красный террор и, наконец, самое страшное — за дефицит колбасы и туалетной бумаги. Берия был объявлен жертвой государственного переворота; общественности предъявили факты, из которых следовало, что обвинение было сфабриковано. Из всего этого последовали два оргвывода: декларация возврата к сталинизму, как истинно народному курсу, и последующее воцарение Романова, как приверженца этого курса.
Пять лет, то-есть до конца восемьдесят восьмого года Григорий Романов был генеральным секретарем, затем, "в ходе проводившейся в СССР реформы хозяйственного и государственного механизма", был избран на вновь созданный пост Президента СССР, с избранием на второй срок в конце девяносто третьего. При этом первые выборы были безальтернативными, а на вторых Романов опередил на двадцать процентов голосов основного соперника, М.С. Горбачева, выдвинутого от "марксистской платформы КПСС". Почему Горбачев был выдвинут от этой платформы, Виктор так не понял, ибо в его реальности марсксистская платформа в КПСС была крохотной прослойкой интеллектуалов-философов, и ее основное достоинство оказалось лишь в том, что ее сторонники не оказались ни в чем замешаны. Генсек в КПСС был все-таки один, и на этот пост после Романова назначили Щербицкого, который в этом, то-есть, девяносто восьмом году, тихо справил свое восьмидесятилетие и был, насколько понял Виктор, кем-то вроде авторитетного всесоюзного аксакала: права командовать министрами не имел, но к нему все прислушивались и принимали за рубежом практически как главу государства. "Голос из-за бугра" заявил, что за Щербицким стоят ветераны. Почему бы и нет, подумал Виктор, в этой реальности он не прокололся на этой глупой ситуации с первомайским парадом после ЧАЭС…