Энергично дернув дверь с висящим на ней китайским колокольчиком, Регги скрылась в комнате. Карька побрела по коридору к кухне. Шаги ее замедлились. Не очень хотелось ей встречаться с каким-то чересчур необычным товарищем, вытаскивающим народ из неприятностей слишком странными методами. Как-то это было… неуютно, что ли.
В кухню тем не менее она вошла.
У окна на жестком стуле с высокой спинкой сидел однажды мельком уже виденный Карькой в этой квартире патлатый тип в штанах с бахромой. На сей раз он был еще и в рубашке, обычной клетчатой ковбойке.
— А где же плед? — неожиданно для себя брякнула Карька вместо приветствия.
— В комнате. Он мне служит и плащом, и одеялом.
Будничный спокойный ответ отчего-то заставил Карьку попятиться.
— Боишься меня?
Насмешка в его голосе задела Карькино самолюбие.
— Не-а, — с вызовом заявила она и пятиться перестала.
— Тогда садись на стул и пей чай. Вон печенье есть.
— Печенье?
— А ты думала, что я питаюсь сушеными гадюками?
Карька хихикнула, села на стул и взяла печенину.
— Ничего я не думала. Спасибо за то, что лечил, — буркнула она неловко и прикусила печенину вместе с собственной губой.
— Я тебя не лечил, просто прогнал от тебя зло. Успокойся и ешь.
Она облизала поцарапанную зубом губу, прожевала кусок печенья, потянулась, привстав со стула, за чашкой и уронила ее, к счастью, не на пол, а только на бок на столе.
— Да успокойся же! Не съем я тебя.
— Да я просто увидела, сколько времени. Я на работу опаздываю, — и она показала часы на руке.
— Какая тебе работа? Только что вылезла из «хорошего» состояния, и — туда же!
От неожиданности Карька поддалась было словесному напору и с полминуты размышляла над тем, как позвонить и в каких словах предупредить.
— Но домой съездить завтра утром я непременно должна.
— А вот дома появляться я бы вообще тебе не советовал. Хотя бы несколько дней.
Еще ни чище, подумала Карька, если я не появлюсь дома в течение нескольких дней, мать неизвестно что сделает с документами и вещами. Но вслух ничего не сказала.
— На работу не ходить нельзя, мне эта работа нужна.
Она подумала о деньгах на еду, на художественные принадлежности, о месте для ночлега, об удобном для того, чтобы учиться, рабочем расписании. Но вслух снова ничего не пояснила.
На самом деле она уже подробно и тщательно, не один раз продумала план своих действий. Она съездит на работу, как-нибудь отбудет смену, ребята помогут, поймут состояние; утром она получит деньги, заначит их все, съездит домой, подкупит Чака, пообещает ему что-нибудь ценное, например, соврет, что у ее подруги спрятана подержанная, но дорогая электрогитара, и она, Карька, отдаст ему эту гитару. Чак отвлечет мать, Карька заберет документы и немногие ценные для нее вещи и уйдет, чтобы больше в эту квартиру не возвращаться никогда.
Она встала и пошла к двери. Шаман пошел за ней. Она так ни разу и не посмотрела ему в лицо, так что даже не знала, как он выглядит.
— Все-таки поедешь? — спросил он, отпирая для нее замок.
— Да.
— Мне категорически не хочется тебя отпускать.
Карька поняла это по-своему.
— О личном мы поговорим немного попозже, — как могла мягко проговорила она.
Шаман засмеялся.
— Я не имел в виду ничего личного.
Карька пожала плечами, уже вся — в мыслях о своих проблемах.
— Что бы ни случилось, ничего не бойся и помни, что все будет хорошо. Запомни это, ладно?
Так и не дождавшись от нее кивка, он закрыл за ней дверь.
Глава 7
Смену она провела великолепно. За нее сделали почти всю работу, а ее с руганью прогнала спать в одну из подсобок. Утром она получила деньги, немного подумала и почему-то, против своего обыкновения, спрятала их не на себе, а в своем личном запирающемся шкафчике на работе. Остаток предыдущей получки, впрочем, так и хранился в кармашке, пришитом к трусикам с изнанки.
Ее даже почти не шатало, когда она отправилась домой, и настроение поначалу было отличное. Солнечный день, по-весеннему теплый ветер тому очень способствовали. Погода была необычной, ведь праздник Покрова уже прошел, полагалось лежать снегу и трещать хоть небольшому морозцу.
Погода, правда, несколько испортилась, когда Карька подходила к дому, сделалось пасмурно и тихо. Пожухлые остатки листвы висели на ветках, как куски грязной ветоши. Один такой лист неожиданно отделился от корявого сучка и начал медленный полет, планируя галсами, как парусник против ветра, иногда приостанавливаясь и на секунду замирая в воздухе, похожий на бабочку или летучую мышь. Когда он подлетел поближе, стало видно, что это скелет летучей мыши или даже ее призрак. Лист истлел до ажурной прозрачности и стал похож на паутину. Карька вздрогнула, когда он приостановился перед ее лицом, а затем упал к ее ногам.