— Это уж пусть они скажут.
Коротко, резко хохотнув, профессор повернулся к сестре. — Моему адъюнкту поучиться бы у него логике! Сядь же, Анджела! И скажи, за что все-таки ты дала пощечину-одиночку — метод, достойный всяческого осуждения! — этому отроку?
Анджела и на этот раз осталась стоять. От возмущения и стыда на ее добродушном, полном лице сильней выступили круглые красные пятна, глаза за стеклами пенсне стали влажными.
— Этот негодник сведет меня с ума, — с отчаянием воскликнула она, — я уже просто не владею собой! Ведь лжет как по-писаному, я в жизни не видела ничего подобного.
— Сядь, Анджела, — проговорил профессор, — сядь и закури сигару, никотин успокаивает нервы. Я так и не осведомлен еще, за что ты ударила ребенка.
— Зенон, я уеду отсюда, — истерически закричала барышня, — с этим негодяем я под одной крышей не останусь!
Профессор круто повернулся к шоферу. — Скажите, Гергей, что здесь происходит? Почему в этом доме решительно никто не удостаивает меня ответом? Спросите-ка вы барышню, может, она хоть вам соблаговолят объяснить, за что раздает пощечины?
Анджела вне себя бросилась к двери. — Гергей, — невозмутимо проговорил профессор, — подайте барышне сигару и дайте ей прикурить.
Шофер, держа в руке длинную «вирджинию», растерянно смотрел то на профессора, то на решительно направившуюся к двери сестру его. Между тем и лакей уже семенил за барышней с зажженной спичкой в руке, другой рукой прикрывая пламя от встречного потока воздуха. Профессор, сцепив на животе изъеденные кислотой пальцы, молча наблюдал за ними. У двери Анджела внезапно обернулась и — точно так же, как час тому назад веснушчатый соседский мальчишка, — указала на Балинта.
— Убийца! — вымолвила она дрожащим голосом, и пенсне ее затуманилось от хлынувших слез.
— Убийца? — повторил профессор, оторопев. Он опять доглядел на тщедушного мальчонку, голова которого едва возвышалась над письменным столом, а пальцы грязных босых ног явно заинтересовались ковром — они сжимались и разжимались, стараясь прихватить длинные шерстяные ворсинки. Профессор потряс головой, словно отгонял назойливую муху. — Сядь, Анджела, и закури. Кого же убил он, по твоему мнению?
— Он повесил соседскую собаку, — ответил рябой лакей вместо барышни, которая громко рыдала, привалившись к буфету.
Профессор уставился на него, не понимая. — Повесил? Зачем?
— Из мести… за то, что у него украли какую-то резиновую трубку.
— Из мести? — Профессор в упор смотрел на лакея. — А у вас-то все шарики на месте? — рявкнул он и повернулся к Гергею. — Вы можете отправляться домой, Гергей, мне вы больше не нужны… Чего смотрите? Идите, идите же! — раздраженно прикрикнул он на замешкавшегося шофера. И опять воззрился на рябое лицо лакея. — И вы тоже убирайтесь к черту! — заорал он высоким, срывающимся от гнева голосом.
Лакей, втянув шею, поспешил к двери. Профессор следил за ним глазами, пока не закрылась дверь, потом медленно, лениво поднялся с кресла. Потягиваясь всем своим громадным телом, он подошел к Балинту, который едва доставал ему до пояса.
— Ты повесил собаку?
Балинт неподвижно смотрел перед собой.
— Нет, — ответил он тихо, — не я!
Профессор наклонился и, взяв за подбородок, поднял к себе его лицо. — А тогда чего ревешь? — спросил он, увидев, что по щекам мальчика катятся слезы.
— Меня до сих пор, кроме матери моей, никто не бил! — прерывающимся голосом выговорил Балинт чуть слышно; ноздри его позеленели. — И теперь ваша милость не определит меня на завод…
Напряженная тишина у буфета вдруг оборвалась, со звоном упал и разбился хрустальный бокал.
— Он лжет, — кричала барышня и вне себя колотила кулаком по стенке буфета, — он лжет, лжет! Вчера вечером видели, как он вешал собаку!
Профессор бросил на сестру быстрый раздраженный взгляд. — Очевидно, Анджела, он проводил неотложный биологический эксперимент. — И профессор опять склонил над Балинтом свой огромный сдвоенный лоб. — Тебе не вредно, мой мальчик, своевременно познакомиться с земным правосудием. Конечно, собаку повесил не ты. Ступай домой и пописай хорошенько с горя.
Дома Балинт и от матери получил две увесистые оплеухи. Он выдержал их, не втягивая голову в плечи, не обороняясь, так что матери это занятие сразу надоело, и она вернулась к своему корыту с бельем.
— И не реви, щенок проклятый, не то убью! — крикнула она, хотя сын не издал ни звука. — Ступай сперва дров наколи, а после можешь выть, покуда не лопнешь.