Его научная деятельность — столь же известная в Бонне, как и в Сорбонне или в Токио, — придавала прочность его общественному положению в Пеште, весьма уязвимому ввиду его причудливого нрава и личных склонностей. Его мировая слава основывалась на исследованиях в области белка, в сорок лет он был уже в числе тех, кого неизменно поминали среди законных соискателей Нобелевской премии. Однако же было очевидно, что его уверенность в себе питалась отнюдь не внешним признанием. Он шел по научному своему пути, полностью игнорируя все общественные и политические приличия, — шел уверенно, как ходит по крышам лунатик, — доверяясь лишь собственным вкусам, силам и желаниям, и эта уверенность в себе определяла также и поведение его с людьми, которое не корректировалось ни обычаями, ни авторитетами. Свои материальные потребности он удовлетворял из источников, расположенных по обочинам его генерального пути, черпая из них пригоршнями (всегда помногу, так как и тратил много: собаку, зарывающую кость на черный день, он презирал). Власти, авторитеты, почтительность сдерживали его столь же мало, сколь и дружеские или родственные связи; он способен был манежить в своей приемной какого-нибудь советника из министерства или директора завода так же непринужденно, как и вечно осаждавших его просьбами родственников.
— Зенон! — В кабинет вошла Анджела и робко поглядела на брата, с закрытыми глазами стоявшего у письменного стола в задумчивой позе. — Не помешаю?
— Помешаешь, — отозвался профессор, не открывая глаз.
Анджела вспыхнула, но не покинула кабинета.
— Ты не мог бы сейчас принять Миклоша? — спросила она умоляющим тоном. — Он торчит у меня в комнате с шести часов вечера, я уже просто не знаю, что с ним делать.
— Что ему нужно?
Анджела пожала плечами.
— Так я и поверю, что не знаешь, — проворчал профессор. — Вышвырни его вон!
Анджела опустила голову, ее пенсне жалобно блеснуло.
— Уж лучше вернусь к нему и опять стану слушать его бесконечные мемуары, — сказала она покорно.
— Вот это я люблю в тебе больше всего, — пожав плечами, вздохнул профессор, — великую терпеливость твою к ближнему люблю в тебе и почитаю, хотя она-то и доконает меня. Ну, пошли его ко мне!
Анджела повернулась и широким мужским шагом поспешила к двери. Однако, уже взявшись за ручку, остановилась.
— Не забудь, что к десяти тебе нужно быть на приеме. — Не получив ответа, она обернулась. — Что ты сказал?