Действительно, барон Грюнер терпеть не мог Шике. Но званые вечера устраивают не удовольствия ради. У Грюнера было несколько причин — к ним мы еще вернемся — пригласить на сей раз редактора Шике, а так как он хотел пригласить его, то подобрать соответствующую мотивировку было нетрудно. — Литератор — поборник слова, а не идеи, — разглагольствовал барон за неделю до званого вечера за столом завсегдатаев, где сходились сотрудники «Нюгата», — он должен высказаться, выразить что-то, и это для него самое важное. Он выражает, по словам Йожефа Этвёша[126], господствующие идеи эпохи, однако, по моему скромному суждению, — и барон оглядел всех с улыбкой, — не ради идеи, а ради самого выражения. Чем иным можно объяснить, что с эпохи Ренессанса, когда сложилась, говоря сегодняшним языком, общественная роль и личность писателя, они, часто в совсем краткие промежутки времени, представляли прямо противоположные идеи с одинаковым пылом и зачастую с одинаково искренней убежденностью. Не примите за обиду, ежели я нескромно возьму на себя смелость утверждать, — с улыбкой повернулся он к сидевшему рядом с ним знаменитому поэту, — что мы с вами коллеги, ибо писатель тоже торговец, торговец словом… ха-ха-ха… вот именно, писатель это торговец словом, поставляющий товар из собственных складов.
Однако красавица Йожа Меднянская не задумывалась ни о роли литераторов, ни о биржевых маневрах барона, и она буквально похолодела, когда поняла наконец, почему сосед оттоптал ей все ноги. Эстер сидела напротив нее в гладком черном шелковом платье с ниткой настоящего жемчуга вокруг шеи; она была воплощением спокойной, замкнутой элегантности. Округлое, не знакомое с косметикой лицо под серебристыми белокурыми волосами было свежим, как у девушки, губы тоже не были накрашены, два маленьких передних зуба чуть-чуть расходились в стороны, как будто затем, чтобы допустить на это красивое правильное лицо еще и очарование неправильности. Она задумчиво, без улыбки смотрела перед собой.
— Что же ты умолкла, Йожа! — воскликнула пышная рыжеволосая дама и опять облизнула губы. — Мы, можно сказать, только что вошли во вкус, а ты…
— Она умолкла, сударыня, потому что боится обидеть меня, — проговорила Эстер спокойно. — Мы не знакомились, сударыни. Я — жена Гезы Шике.
— Прелестно! — густым голосом протянула рыжеволосая дама.
В маленькой желтой «обюссоновой» гостиной на мгновение стало так тихо, что из библиотеки громко донесся раскатистый голос барона и сразу же — веселый женский смех. — Пустяки, дорогая, — сказала опять рыжеволосая дама. — Ты[127] говоришь — жана? Значит, ты из Шомодьского комитата?
Эстер улыбнулась. — Игальский район.
— Я бывала в тех краях, — кивнула ей знатная собеседница. — У моего отца там неподалеку небольшое имение.
Снова наступила пауза. На свежих девичьих губах Эстер скользила легкая улыбка, то ли стеснительная, то ли откровенно смешливая. — Кстати, я та самая женщина, — проговорила она чуть-чуть нараспев, очень просто и серьезно, — которая хотела покончить с собой в лаборатории профессора Фаркаша.
Она непринужденно встала, с милой улыбкой кивнула дамам и решительной походкой направилась в большую гостиную, разыскивая мужа, который в эту минуту беседовал с президентом Кредитного банка. Художник повернулся ей вслед и прищелкнул языком. — Абваражительное создание! — смеясь и сверкая здоровыми белыми зубами, сказала рыжеволосая дама. — Говорю вам, детки, профессор Фаркаш тут дал маху.
— Скандала не будет? — нервно спросила губернаторша.
— С чего бы?
— Но если этот Шикет встретится…
— Не Шикет, а Шике!
— Если он встретится с Миклошем…
— И что из этого, дорогая?
— Они подерутся! — вздохнула с вожделением малокровная губернаторша.
126
127
Венгерское «ты» в подобных ситуациях обозначает, что старший по возрасту или положению оказывает собеседнику честь, принимая в свой круг.