Девушка вскинула на профессора черные глаза и тут же медленно их опустила.
— А ну-ка, еще раз посмотрите на меня! — потребовал профессор. — Скажите, вы не страдаете сужением сосудов? Быть может, злоупотребляете никотином? Или у вас радикулит? Словом, покажитесь окулисту, сударыня!
— Я ничем не больна, господин профессор, — возразила она.
— Можете больше не смотреть на меня, — буркнул профессор. — Чем обязан?
Девушка оглянулась на вешалку.
— Ну конечно! — проворчал он. — Потрудились доставить мою шляпу! Вам еще не известно, что люди забывают лишь то, что хотят забыть? А вы опять навязали мне эту параличную швабскую шляпу, вместо того чтобы выбросить ее в Дунай.
— Но если даже у вас, господин профессор, не хватило духу…
Профессор внимательно посмотрел ей в лицо.
— Тогда зачем требую этого от других?.. Вы правы, сударыня! Вы приметили основной недостаток моей жизни и всей моей научной работы — слабость характера.
— Простите, — сказала девушка очень серьезно, голосом еще более глубоким, чем обычно, и, покраснев, поклонилась профессору, медленно пошла к выходу. Профессор Фаркаш смотрел ей вслед: походка девушки была так легка, что, казалось, сквозняк сам несет ее в открытую дверь.
— Останьтесь, сударыня, — сказал профессор, прежде чем дверь за ней захлопнулась. — Я хотел бы еще кое-что сказать вам.
Девушка вернулась.
— Я слушаю, — сказала она почти враждебно.
— Вы еще очень молоды, — сказал профессор и, чуть наклонив вперед огромный лоб, втянул ноздрями легкий и нежный запах стянутых в узел волос. — Вы еще не знаете, какая хитрая штука жизнь. Я ли сделаю что-то или вы — с точки зрения результата действия это решительно все равно: шляпа так и так в Дунае. Однако важен не результат, а процесс. Вы понимаете меня?
Юлия смотрела в пол.
— Результат — ничто, — продолжал профессор. — Важен только процесс. Бывает и так, что результат я приемлю, но принять участие в процессе не хочу.
— В том-то и беда, — вставила девушка непроизвольно.
— Если бы король казнил собственноручно, палач умер бы с голоду, — проговорил профессор высокомерно. — Пусть каждый делает свое дело, а оно всегда найдется, сударыня. Если у меня, например, не хватает духу утопить в Дунае собственную шляпу — ибо я не хочу принимать участие в самом процессе, — что ж, доверюсь истории. И однажды найдется все же герой, который покончит с этой моей нашлепкой.
Девушка взглянула на мирно висевшую шляпу.
— Этот герой не вы, — сказал профессор угрюмо. — И напрасно столько озорства в ваших глазах, я и сам вижу, что она еще здесь, на вешалке. Найдется кто-нибудь другой, кто уберет ее отсюда.
— Для кого в этом будет смысл, — сказала, глядя в пол, Юлия.
— Не извольте дерзить! — буркнул профессор.
Тонкое лицо девушки дрогнуло, словно по нему пробежал паук. Мгновение она стояла, не шевелясь, словно не знала, как поступить, потом повернулась и бросилась к двери.
— Останьтесь, пожалуйста! — вторично удержал ее профессор. — Я был груб, потому что не прав.
— Я знаю, — сказала Юлия.
— Тогда почему уходите?
Юлия невольно пожала плечами.
— Я могу сказать то, что думаю?
— Настало время для ответного удара, — проворчал профессор. — Ну-с?
Юлия смотрела на него без улыбки.
— Потому что мне вас очень жалко, господин профессор, — сказала она просто и серьезно.
— Так. Не в бровь, а в глаз, — угрюмо сказал профессор.
Они все еще стояли в дверях.
Позади них, на длинном лабораторном столе, освещенном закатным солнцем, груды пробирок, использованных колб и пустых бутылей терпели свою непростую судьбу, скомканная фильтровальная бумага взывала к мусорным корзинам, горелки Бунзена, шипя, выбрасывали почти невидимое голубовато-фиолетовое пламя.
— Эй, Матюш, да где ж это вы, коза вас задери, прячетесь? — крикнул профессор куда-то назад, обращаясь к незримому лаборанту. — Почему никто не подаст стульев, видя, что у меня гостья?.. В моем же доме со мной, как с последней собакой, обращаются! — рычал он, косясь на адъюнкта, который уже спешил с двумя стульями под мышками. — Битый час стою в дверях, и никому в голову не приходит, что я не аист!
— Прошу, — сказал Шайка.
— В доме для престарелых и то было бы лучше, — бушевал профессор. — Вот увидите, меня здесь так измочалят, что я женюсь в конце концов! Ну, что это за стулья?.. И на такие стулья сажать гостью?! Пойдемте, сударыня, пойдемте ко мне в кабинет!
В рабочей комнате профессора обоняние тревожил тот же едкий сладковатый запах, что и в лаборатории, но здесь, казалось, не колбы, а разбросанные повсюду раскрытые книги источали едкий дух науки. Книги лежали везде — на стульях, на подоконниках, даже на полу, и впечатление было такое, что это напечатанные на них химические формулы выделяют нитрозные газы.