— Вы давно меня ждете? — спросила Юли. Она взглянула на себя в маленькое, с ладонь, зеркальце, висевшее на стене, красной расческой поправила на затылке растрепавшиеся прядки. От ее волос, от гармонично сложенного молодого тела, узких щиколоток повеяло такой свежестью, что со стены исчезли клопиные следы и затхлая, с грязной, потрескавшейся штукатуркой комната для прислуги моментально превратилась в обитель чистоты. — Вы давно меня ждете? — спросила Юли знакомым глубоким голосом.
Профессор молчал.
— Я ужасно голодная, — сказала Юли. Она вынула из портфеля сверток: сто граммов колбасы, четверть кило хлеба. Колбасу выложила на белую тарелку со щербатыми краями, хлеб оставила на коричневой шелковой бумаге, в которую его завернул булочник. Потом, порывшись, выудила из портфеля складной ножик с перламутровой, с одного бока облупившейся ручкой. Свернув нарезанную колбасу трубочкой, откусывала понемногу, зато хлеб ела большими кусками. Тонкие белые пальцы, казалось, едва касались жирно поблескивавшей, наперченной колбасы, не становясь от нее жирными, три розовых ноготка, обхватывавших трубочку, выглядели элегантнейшим столовым прибором, который удобнее, чище и приятнее ножа и вилки, ибо от одного лишь его прикосновения еда становится аппетитнее и вкуснее. Девушка ела медленно, посматривая на профессора черными смеющимися глазами.
— Пойдемте поужинаем, — сказал он со щемящим сердцем.
— Ну что вы! — засмеялась Юли. — Я смертельно устала. Как же хорошо, что вы пришли!
— Почему вы мне не сказали, что у вас нет денег? — угрюмо спросил профессор.
Девушка смеялась. — Я зарабатываю, сколько мне нужно, господин профессор.
— Ничего вы не зарабатываете!
— Но у меня даже долгов нет!
Профессор взглядом охватил всю ее тоненькую фигурку; вот если… если бы… тогда девушка была бы одета в шелка и бархат.
— Это не жизнь, — сказал он мрачно. — Чем вы зарабатываете?
— Перепиской на машинке.
— Сколько?
— В прошлом месяце почти восемьдесят пенгё.
— А за комнату сколько платите?
— Сорок. Только мне нельзя долго свет жечь, иначе хозяйка делает мне замечание, — смеялась Юли.
Профессор встал, обошел стол, опять сел.
— Надо мной смеетесь? — От весело-насмешливых глаз девушки, обращенных на него, вся кровь вдруг бросилась ему в голову. — Смеетесь, потому что я не смог бы на это прожить?
— Как не смогли бы! Если б нужно было, господин профессор, смогли бы!
— Да только я не хочу, — с потемневшим лицом сказал профессор. — А, катись ко всем чертям все на свете, да как же вы это себе представляете… Я разъезжаю на машине, из окна швыряю деньги, а вы со мной рядом подыхаете с голоду?!
Юли посмотрела на него, в ее черных глазах молнией мелькнула радость. — Вы хотите помочь мне? — спросила она.
— Если позволите, — неловко буркнул профессор.
— Ну, а если бы вы не знали меня, господин профессор, — спросила Юли, опять беря тремя пальцами свернутую трубочкой колбасу, — тогда вам не захотелось бы мне помочь?
— Черт побери, да с чего бы? Из человеколюбия? Что за детские вопросы вы мне задаете?
— Но ведь я бы и тогда была такая же, и жила бы так же впроголодь… А вы, господин профессор, не помогли бы мне только потому, что случайно не знакомы со мной. Но ведь я от этого не была бы менее достойной вашей помощи.
— Вы серьезно говорите все эти глупости, сударыня? — поинтересовался профессор. — Как бы я мог помочь всем, кто того заслуживает?
— Могли бы, господин профессор, — сказала девушка просто.
— Как?
— Могли бы, господин профессор, — повторила Юли, явно уклоняясь от ответа.
Профессор помолчал.
— Как случилось, — спросил он немного спустя с сумрачным лицом, — что я знаком с вами вот уже два месяца и до сих пор вы ни разу не порадовали меня подобного рода нелепицами? Где вы прятали их в вашей очаровательной головке? И почему пичкаете меня ими в тот именно день, когда я несколько часов прождал вас напрасно на излюбленном месте встреч тетушек Штанци?[132]
— У меня были дела, — сказала девушка.
— Вот как, у вас есть и другие дела, кроме встреч с тетушками Штанци? — спросил профессор насмешливо. — Вероятно, нужно было заработать этот роскошный ужин?
Юли рассмеялась. — Приблизительно, господин профессор.
— Отлично, девочка, — проговорил профессор, и его голова медленно побагровела. — Я вполне сойду за тетушку Штанци, чтобы поверить этому и простить вас. Вот когда у вас будет времени побольше, будьте любезны, потрудитесь поманить меня пальчиком!
132
Фамилия владелиц популярной в свое время мастерской по чистке одежды стала именем нарицательным для обывателя.