— И это всем так адски больно? — спросил он Юли.
Девушка улыбнулась ему. — Ну-ну, не хныкать!.. Конечно, всем больно. Ничего, пройдет.
— Как и жизнь, — ответил профессор, смеясь еще громче, чем всегда.
Они трижды выкупались в Дунае, вода вытянула из его ступней жесткость паркетных полов, из спины — форму спинки его кресла, из кожи — лабораторные запахи, и все тело наполнилось особенной, непривычной, мягко баюкающей усталостью, которая опять смутно напомнила далекое детство. На обед, на ужин они подкреплялись вареной колбасой, салями, хлебом с маслом и солеными огурцами, запивая ледяной водой, которую Юли принесла из колодца соседней виллы, ярко желтой, с крутой крышей. В заднем кармане у профессора была припрятана, как всегда, плоская фляжка с коньяком, на случай особой сухости во рту, однако в тот день он совершенно забыл про нее. Он смотрел на могучие ракиты, они часовыми выстроились длинной чередой вдоль берега, как будто хотели отделить воду от суши; их серые стволы с потрескавшейся за десятилетия корой разветвлялись, настойчиво стремясь к небу, от сильных ветвей разбегались тонкие побеги, побеги выпускали трепещущие листочки; под воздействием ветра, воды, солнца деревья обрели каждое свою особенную форму и все-таки были друг на друга похожи. Но зачем произрастали они? Зачем питались землею и воздухом? Зачем растили вокруг себя семьи из быстро вымахивающей молодой поросли? Зачем они были?
Профессор закрыл глаза, уснул. Когда проснулся, над его головой, лежавшей на коленях Юли, кивая ему, покачивались ракиты. У ног, что-то нашептывая, колыхал светлые шелковистые метелки тростник. Вокруг становилось все тише. Большая часть экскурсантов уже двинулась по домам, на прибрежных виллах и по склону холма в крохотных окошках Счастливого хутора загорался свет.
— Как называется этот холм?.. Счастливый хутор? — спросил профессор. — Экое тщеславие!
— Пора бы уже и домой, — сказала Юли.
Профессор не отозвался.
— Не хотите?
— Не хочу.
— Ну и хорошо, — обрадовалась Юли. — Комары не кусают?
— Не знаю.
Юли засмеялась. — И вы не голодны?
— Еще как!
— Но тогда?..
— Останемся.
— Хорошо, — согласилась Юли.
Время шло к одиннадцати, когда они опять проснулись. Первым встрепенулся профессор, ему на нос уселся огромный комар. Лунный серп уже скатился к вершине холма, встав позади одинокого тополя, и каждая ветка, каждый побег его вырисовывались черной ажурной резьбой на расплавленном желтом фоне. Легкая головка Юли с тяжелым узлом черных волос лежала на плече профессора. Она проснулась сразу же, как только профессор, открыв глаза, задышал в ином ритме.
— Я не сплю, — сообщила она.
— Разбудил тебя?
— Что вы? Я уже давно проснулась.
— Как давно?
— Не знаю… Но, по крайней мере, уже полчаса слушаю ваше сопенье.
Профессор зевнул. — А я твое.
— Ну и хорошо, — сказала Юли. — Теперь пора домой.
Профессор не ответил.
— Вставайте же!
— Побудем здесь еще! — попросил профессор.
— Но уже поздно.
— Юли, — спросил профессор, — отчего ты счастливая?
— Оттого, что люблю вас, — тотчас ответила Юли.
Профессор склонился над ее лицом. Он отчетливо видел каждую черточку, хотя над ними дрожал лишь слабый свет звезд.
— Неправда, — покачал он головой. — Не от того ты счастливая.
— Отчего же?
— Не знаю.
— Вы правы, — тихо сказала Юли, — Я оттого счастливая, что люблю людей.
— Верно, — проворчал профессор. — И как это у тебя получается?
— Да никак, — сказала Юли. — Я думаю, это естественное состояние человека, если он не болен.
— Ладно, Юли, — сказал профессор. — Я люблю тебя, Юли.
Двенадцатая глава
Долгое теплое лето прогрело и начавшуюся осень. Даже в октябре деревья все еще стояли зеленые, только желтеющая листва кленов шептала о близком конце, солнце же налило так жарко, что люди одевались по-летнему. Любовь Юли и профессора оставалась такой же безоблачной. Все свободное время за те два месяца, что минули после поездки в Сентэндре, они проводили вместе. Профессор до начала занятий в университете работал в заводской лаборатории, которую его дядюшка создал специально для него, Юли дома печатала на машинке; они встречались три-четыре раза в неделю, обычно часов в пять-шесть, и заканчивали день вместе.