Она ехала в Зугло кружным путем. Из Крепости спустилась фуникулером, оттуда на «девятке» доехала до моста Франца-Иосифа. Сделав еще две пересадки, вышла у Восточного вокзала. Наконец села в трамвай, идущий в Зугло, уже уверенная, что не приведет за собой хвоста. У переезда через железную дорогу трамвай простоял несколько минут, за шлагбаумом громыхал нескончаемый товарный состав. Юли сошла на улице Короля Лайоша Великого, свернула на Керекдярто.
Еще раз оглянулась, никто не преследовал ее.
Улица Керекдярто была застроена только с одной стороны, по другую сторону тянулись пустые участки, лишь на одном высилось двухэтажное серое здание колпачной фабрики, освещенное заходящим солнцем. На единственном тротуаре прохожих было мало, в основном женщины, через дорогу, на поросших травой участках, играли дети, немного дальше паслась коза. Природа и город здесь сходились по-родственному, над травой колыхались паутинки и, словно шелковинки-мысли, вдруг перелетали через дорогу и закручивались вокруг водосточной трубы.
Юли вошла в подъезд, поднялась на третий этаж, постучала в выходившую на галерею дверь кухни. Ей открыл коренастый усатый рабочий.
— Можно пройти в комнату? — спросила Юли тем грудным голосом, услышав который человек невольно вскидывал голову. Окно комнаты выходило на улицу Керекдярто; вдоль стены стояли две кровати, напротив был шкаф, посередине стол под зеленой плюшевой скатертью и два плетеных тростниковых стула. Юли села.
— За домом наблюдают, товарищ, — сказала она.
— То есть как наблюдают? — спросил хозяин, двумя пальцами приглаживая усы. — Я об этом не знаю.
— Перед подъездом разгуливает шпик, — сказала Юли.
Хозяин посмотрел в окно, потом опять на Юли.
— Оставь эти шутки.
— Шутить я люблю, — тихо сказала немного побледневшая Юли. — Но сейчас говорю серьезно, товарищ!
— Ты его знаешь?
— Знаю.
— Уверена, что шпик?
— Я знаю его по улице Зрини, — сказала Юли. — Не сомневайся, у меня глаз верный.
— А тогда зачем вошла? — мрачно спросил хозяин. — Прямо в ловушку?
— Он меня не видел.
— Этого никогда нельзя знать наверное… Зачем ты поднялась сюда?
Юли улыбнулась ему. — Спокойно, товарищ! — сказала она. — Не кипятись! Сам знаешь, зачем я пришла, так что не стоит тратить время на пустые речи.
Юли была примерно в двадцати шагах от подъезда, когда узнала прогуливавшегося взад-вперед сыщика: он был один из тех шести детективов, которые допрашивали ее три года назад, и она запомнила их всех до малейших подробностей — черты их лиц, жесты, интонации, — их облики неизгладимо остались в памяти, как сломанный палец на ноге или шрам за ухом. Когда она увидела его, сыщик стоял к ней спиной: Юли узнала его и по спине. До подъезда оставалось двадцать шагов, за это время она должна была решить, войти ли в подъезд или повернуть назад. Были аргументы в пользу того и другого решения, их теснилось много, они сложно между собой переплетались, и надо было за оставшиеся двадцать шагов все их обдумать и принять решение. Дойдя до подъезда, она все-таки вошла, не столько даже ради товарища Маравко, здесь работавшего, сколько ради того, чтобы отвести опасность от важнейшего органа подпольной партийной работы — нелегальной типографии. Если Маравко не заметил слежки, то вполне может случиться, что на следующий день, а то и нынче вечером он выйдет из дому, встретится с печатником, и по этой единственной нити полиция доберется до всего аппарата партии, ведающего печатью.
Сыщик не видел, когда она свернула в подъезд. Юли медленно подымалась по лестнице: она понимала, что наверху, в квартире Маравко, ее могла уже поджидать полиция. Сердце ее сжалось: если сейчас она попадется, ми́нут годы, покуда ее выпустят, и до тех пор уплывет все, чем она так счастлива сейчас. Юли побледнела. Возможно, накануне она видела профессора в последний раз. Встряхнула головой, бегом, через две ступеньки, поднялась по лестнице. — Бог с тобою, Зени! — проговорила она вполголоса.