— Я не уйду, — сказала Рози.
Юли серьезно на нее посмотрела.
— Такую квартиру да бросить! Еще чего! И добро все, сколько его тут ни есть, не для того же я копила, по нитке добирала, чтобы этой вшивой банде в руки отдать, ну нет! Если ты заберешь литературу и в квартире ничего не останется, да я кочергой выставлю того прохвоста, который посмеет сюда нос сунуть.
— Мебель ваша? — спросила Юли.
— Моя, — кивнула Рози. — Это все, что у меня есть. Да еще немного бельишка, что в шкафу лежит. Ну, унесешь бумаги или жечь будем?
— Унесу, — сказала Юли. — Послушай, Рози…
— Я отсюда не уйду, — отрезала та.
Юли взглянула на Маравко, он натягивал на ноги башмаки. Уже заметно смеркалось, серый каменный пол отражал пламя, гудевшее в печурке. Еще больше раскрасневшаяся кругленькая молодушка упрямо и непоколебимо стояла в двери. Юли, правда, не считала вероятным, что полиция накроет квартиру в тот же вечер, однако не хотела больше рисковать. Она шагнула к молодой женщине, обняла ее за плечи. — Рози, — сказала она, — лучше бы тебе уйти с нами.
Рози недоуменно посмотрела на нее.
— Не оставайся в квартире одна!
— Одна?
Маравко уже кое-как обулся, встал. — Ты уходишь? — ошеломленно спросила его жена.
— Пойдем отсюда, Рози, — сказал он и, шагнув к шкафу, открыл его, достал портфель. — Вынимай свое барахло и собирайся!
— Я никуда не пойду!
Маравко не обернулся. — Не пойдешь, значит, останешься!
— Нет, нет, она обязательно пойдет! — воскликнула Юли.
Маравко запихивал в портфель белье. — Что поделаешь, ежели она разумного слова не понимает! — проворчал он. — Я выслушал тебя до конца, товарищ, доводы твои правильные, так чего время-то тянуть! Если останемся здесь, мне придется выключиться из работы, а этим я рисковать не хочу.
— Да ведь он еще, может, и не сыщик! — выговорила Рози, по-прежнему стоя в дверях.
— Все равно, — сказал Маравко и еще раз прошел с портфелем по квартире, снял висевшее в кухне над краном зеркальце для бритья, из жестяной мыльницы взял мыло. — В подозрительной квартире заниматься нелегальной работой нельзя. Мыло я возьму, в шкафу есть еще кусок.
— Ладно, бери, — кивнула Рози. — Теплые исподние не забудь, не успеешь оглянуться, как уже и зима.
Минуло всего два часа, как Юли постучалась в квартиру Маравко, но, когда вышла на галерею с увесистым свертком нелегальной литературы под мышкой, ей казалось, что она провела в маленькой, пропахшей луком квартирке целый день. Первым ушел товарищ Маравко: сыщик скорей всего последует за ним, и путь для Юли, уносившей литературу, окажется свободен. У них троих набралось всего шесть пенгё, их отдали Маравко, чтобы он попробовал замести след на такси. — Не упрямься, Рози, — сказал он на прощанье, — мне ж свет будет не мил, если с тобой беда приключится. — Рози ушла второй, примерно час спустя, в течение которого Юли призвала на помощь всю свою настойчивость, чуткость и доброту, чтобы поколебать упрямое сопротивление молодой работницы и уговорить ее покинуть квартиру. Она и просто любила эту маленькую непокорную женщину, и жалела бы ее, попади Рози в руки полиции, но еще важнее были для Юли интересы партии, когда, опасно рискуя, она еще на целый час задержалась в этой квартире. Правда, сама Рози, связанная только с профсоюзом, в нелегальной работе партии не принимала участия, была знакома через мужа лишь с одним-двумя коммунистами, к тому же без фамилий, и даже не узнает пока, где укроется ее муж, но если во время допросов она все-таки будет сломлена и ее сумеют заставить говорить, то по одной лишь неопытности она может легко выболтать что-нибудь, что наведет полицию на след. Когда женщины остались одни, Юли целый час говорила с ней, убеждала, доказывала, шутила, угрожала и уже исчерпала полностью все свое терпение и искусство убеждать, когда Рози вдруг согласилась хотя бы на несколько дней покинуть квартиру. Она ушла, став вдвое толще, чем пришла; по совету Юли — желавшей тем облегчить Розике душу — она надела на себя все нательное белье, какое нашлось в шкафу и в ящике для грязного белья, надела даже оставшуюся в шкафу мужнюю фланелевую рубаху, натянула поверх этого оба свои летние платья и единственное зимнее, затем свитер с длинными рукавами и поверх всего пальто, набила до отказу сумку постельным бельем, чулками, носовыми платками и, когда уже не могла шевельнуться, а по славному круглому лицу ручьями катил пот, обернула еще шарф вокруг шеи и с сердитым видом, громко бранясь, протиснулась через дверь на галерею. Юли, довольная, не зная, плакать или смеяться, смертельно усталая, смотрела ей вслед; через пять минут, взяв под мышку сверток с литературой, тоже ушла. Ключ от квартиры она унесла с собой.