— Благодарю, заживает или — благодарю, нет? — Между ними оставалось лишь пять шагов, и вопрос прозвучал так, что Йожеф Браник невольно отдернул голову: глухое шипенье директорского голоса ударило в барабанные перепонки, словно гром. — Так как же: благодарю, заживает или благодарю, нет? Вы не в силах работать?
— О, конечно, в силах, господин директор!
Лицо в золотом пенсне, не задерживаясь, проследовало мимо Браника. — Ибо, ежели вы не в состоянии работать, — ровно и столь же внятно шипел голос, хотя директор даже не обернулся, — вам следует, вероятно, взять больничный лист. Почему здесь никто не подымает телефонную трубку? Господин Браник, — продолжал он, даже не поинтересовавшись, присоединился ли чиновник к его свите, — вы не замечаете, что вот уже пятнадцать минут, как там непрерывно звонит телефон? Вероятно, вы не можете прервать важное собеседование с этим юным тружеником. В одиннадцать пришлите ко мне господ и дам, которым следовало бы находиться в этой комнате!
Поскольку директор пересек, очевидно, границу тишины, в пределах которой даже шепотом произнесенный им приказ под давлением авторитета звучал с десятикратной силой, Бранику пришлось трусить за ним следом, чтобы не пропустить ни слова. — Мальчик, с коим вы изволили беседовать, имеет отношение к нашему предприятию?
— Так точно, господин директор.
Директор свернул на лестницу, ведущую на второй этаж. — Не слышу… Ах, он здесь работает? Как зовут?.. Балинт Кёпе? В каком же отделе он лоботрясничает?
Господин Браник не ответил.
— Не знаете? Следовательно, вам угодно было беседовать с ним на личные темы? — проговорил директор, уже пятью ступеньками выше тюрбана господина Браника. — Так я и думал! — Это рассыльный из конторы сборочного цеха, господин директор! — сообщил главный инженер Мюллер, тряся черной бородкой под Бальбо над торчащими лопатками директора. Поднявшись на второй этаж, директор на мгновение повернул голову к Бранику. — Если вы не можете работать, господин Браник, — проговорил он негромко и бросил уничтожающий взгляд на подобострастно склонившийся пролетом ниже тюрбан, — извольте проситься на больничный! А теперь ступайте и подымите наконец эту трубку!
— Какой слух у вас, господин директор, — воскликнул главный инженер Мюллер, — я уже давно ничего не слышу.
Внизу, у двери, терпеливо стоял Балинт; взмокший, красный, как рак, Браник, даже не остановившись, бегом влетел туда, где все еще упорно звонил телефон. Но его опередила конторщица из соседней комнаты. Она, вбежав первой, схватила трубку, но тут же опустила ее рядом с аппаратом. — Странно, — проговорила она, — спрашивают вас, господин Браник! Откуда на станции знают, что вы как раз здесь? Вас спрашивают из матяшфёльдского полицейского участка.
— Полицейского участка? — вновь побледнел господин Браник, — Это ошибка!
— Как же ошибка! Они просят Йожефа Браника-младшего, — проговорила конторщица.
Дрожащей рукой Йожеф Браник поднес трубку к уху. Полицейский чин из матяшфёльдского участка сообщил, что поступило заявление, в коем он, Йожеф Браник-младший, обвиняется в оскорблении армии и нарушении общественного порядка; расследование будет начато незамедлительно.
— Вот видите, все-таки вас! — воскликнула конторщица, когда Браник положил трубку. — Что нужно от вас полиции? Да, кстати, вы не придете сегодня с женой на бал Анны?[44] Может, и мне удастся вытащить своего мужа?
Господин Браник вышел из комнаты, не ответив. — Поди сюда! — поманил он переминавшегося у дверей Балинта и словно во сне ощупал рукой повязку на голове. — Если сегодня вечером я не приду домой, передай жене, чтоб наняла адвоката. Да передай от меня, чтоб денег не жалела… Чего уставился?
— Да тот-то откуда прознал ваше имя, господин Браник? — спросил мальчик.
После допроса в полиции Браника, правда, тотчас отпустили, но в вихре треволнений он так же начисто забыл об обещанных Балинту свежих яйцах, как позабыла и его супруга поставить фунтовую свечу святому Антону, если супруг ее проведет эту ночь дома. Йожефа Браника присудили лишь к штрафу в пятьдесят пенгё за публичный дебош, им учиненный и состоявший в том, что он подставил свою голову под удары некоего старшего лейтенанта; что же до оскорбления армии, то после нескольких формальных вопросов эту тему оставили вовсе.
На следующее утро, убирая контору, Балинт обратил внимание, что стекла в двери дребезжат реже и тише, чем обычно. Внизу, в цеху, люди то и дело сходились небольшими группами, две-три минуты совещались о чем-то, тесно сдвинув головы, и тут же поодиночке исчезали между вагонами. В компрессорной все машины работали, резальный стан под окном конторы — тоже, время от времени взлетали снопы искр и от расположенных подальше шлифовальных станков, но общий рабочий шум цеха значительно опал, пронизываемый то там, то сям непривычными брешами.