За два дня, минувшие после несчастья, возбуждение прочно засело в людях, сгустилось, и было уже очевидно, что рано или поздно оно найдет себе выход. Никто не сомневался, что несчастный случай произошел в результате саботажа, однако мнения разошлись, когда люди стали обсуждать, против чего, собственно, направлен был этот акт. Мастер Турчин, багровый от злости, ругался на чем свет стоит и не выходил из цеха; спорщики при его приближении тотчас рассеивались, но как только его широкий красный затылок исчезал за ближайшим вагоном, сходились вновь. Когда ругань мастера разносилась громче обычного, это означало, что в цехе появился директор или кто-нибудь из инженеров; чем ближе подходило начальство, тем громче свирепствовал мастер, разделывая под орех первого попавшегося на глаза рабочего, но так, что цех гудел от его голоса, перекрывавшего грохот молотов, и тогда даже покуривавшие за крайним рядом вагонов люди не могли не слышать сигнала приближающейся опасности.
— Он все-таки парень что надо, — сказал молодой слесарь, лежавший ничком на крыше болгарского товарного вагона, свесив вниз голову.
— Ты это про старика, что ли?
Внизу у вагона стояло трое-четверо рабочих; все они были голы до пояса, в круглых, без козырька, шапках.
— Да, он свой парень, только с закидонами.
— Но если разозлится, нет с ним сладу никакого, — проворчал старый, лысый рабочий, — тут уж самолюбив свое в карман прячь.
— Что верно, то верно, драит безбожно, — согласился другой. — Однажды так меня отчихвостил, что дома жена три дня не знала как и подступиться ко мне.
Все посмеялись.
— Но все-таки он интерес рабочего человека соблюдает. Я без малого четырнадцать лет с ним работаю, за такое время можно узнать, кто чем дышит.
— Слышь, как он опять расходился?
— Должно быть, Мюллер идет.
— А ну, ребята, айда вкалывать за кусок-то хлеба!
Судя по всему, акт саботажа был осуществлен каким-то одним лицом, не потребовалось даже соучастия ночных сторожей — при небрежной, как обычно, охране злоумышленник всегда мог улучить час и распилить трубу. Несчастные случаи на заводе были не в редкость, даже со смертельным исходом бывало по два-три каждый год, и для рабочих запах крови стал так же привычен, как для конторских служащих их близорукость и согбенные спины; если теперь люди волновались больше и дольше, то вызывалось это сознанием, что случай, в котором один человек поплатился жизнью, имел конкретный человеческий облик, что жертве противостоял невидимый сознательный убийца, который выразил так свою волю, только нужно понять, чего он хотел. Предположение, что это была личная месть работавшим в компрессорной механику или монтеру, можно было отбросить: старый механик не имел врагов ни на заводе, ни дома, а монтер пришел на завод совсем недавно, не успел даже освоиться на новом месте.
— Мое мнение такое, что во всем виновата система Бедо[45], — говорил в другой группе, собравшейся за вагоном-цистерной, невысокий широкоплечий токарь с приплюснутым носом и растопыренными ушами. — Это из-за нее все, разрази господь того, кто канитель такую выдумал!
— В сборочном систему Бедо не введут.
— Почему это? Ввели же в сверлильном и фрезеровочном!
— Ну-ну, пусть попробуют нам ее навязать! — Токарь выругался. — Да я одной рукой сверну шею тому инженеру, который ко мне с этим сунется.
— А семью свою из Ваца[46] кормить станешь?
Токарь снова выругался. — Раз меня сживают со света, им тоже несдобровать!
— Я так думаю, что это дело рук коммунистов, — сказал пожилой рабочий в очках. — На прошлой неделе верхушку-то их замели, вот они теперь и стараются показать, что не все под арестом.
— Откуда у нас в цеху коммунисты?
— Поискать, так найдутся, — сказал тот же рабочий в очках. — Одураченных везде хватает, таких, что дальше собственного носа не видят. И безответственных мошенников тоже достаточно, эти пользуются невежеством людей да их отчаянным положением, ну и толкают на ложный путь.
— Не распаляйтесь так, господин Грошич, — выкрикнул кто-то, — мы не на профкружке!
— А вы согласились бы, чтоб на вашей совести была смерть этого человека, господин Ковач? — спросил очкастый, у которого запылали уши. — Чего этим достигли? Что теперь нас со всех сторон окружат легавыми?
45
Жестокая потогонная система эксплуатации рабочих, основанная на прогрессивно-премиальной оплате труда (названа по имени предложившего ее французского инженера Бедо).