Браник шагнул к нему.
— Еще ближе! — приказал капитан, открывая и второй глаз.
Молодой рабочий нахмурился. — Что вам угодно?
— Что мне угодно, сынок? — Полицейский приподнял втиснутый в стол живот и, вытянув руку, со страшной силой ударил Браника в лицо. Скорчившийся на подоконнике Балинт вскрикнул от испуга. Молодой рабочий отшатнулся.
Но кинуться на капитана он не успел: стоявшие за его спиной два дюжих полицейских молниеносным движением схватили его, вывернули руки назад. Капитан грузно поднялся со стула и, подтянув повыше штаны, неторопливо подошел к извивавшемуся в руках полицейских парню. Теперь оба его глаза были открыты.
— Где ты был вчера вечером?
Молодой рабочий тяжело дышал.
— Не отвечаешь? — сказал капитан и тыльной стороной ладони справа и слева изо всей силы ударил Браника по лицу. — Непочтительно разговариваешь с вышестоящими, грязная свинья? Людей на заводе будоражишь? Антиправительственную пропаганду ведешь, коммунист вонючий? Где ты был вчера вечером?.. Не отвечаешь?! Ну, погоди, ты у меня научишься говорить!
Когда капитан стал бить рабочего по лицу, Балинт, дрожа всем телом, соскочил с подоконника, проскользнул между письменными столами и бросился к Бранику. Однако главный инженер перехватил его, вцепился в плечо и дернул назад.
— И ты здесь, постреленок? Ты везде тут как тут, где не требуется!
Мальчик вывернулся из его пальцев.
— Мне никто не приказывал уйти!
— И ты уже дерзить научился?
Мгновение они смотрели друг другу в лицо. Главный инженер усмехнулся и опять схватил мальчика за плечо. Но тот вывернулся, его лоб пошел морщинами, словно у щенка.
— Я говорю так, как меня мать учила! Не бейте меня!
Ладонь инженера вскинулась для пощечины, но Балинт, ящерицей проскользнув у него под рукой, вылетел за дверь.
Целый год провел он в конторе, под началом господина Хаузкнехта.
Как-то под вечер, возвращаясь домой, он встретился на улице с Фери, старшим братом.
— Эй, Фери, а меня из конторы выставили, в цех перевели! — радостно закричал он еще издали. У Фери в углу рта торчала погасшая сигарета, белизной своей как бы прикрывая его увечье; в руке он держал, словно трость, тонкий железный прут. Его прыщавое лицо немного опало, пожираемое грубым пламенем подростковых страстей, уши немилосердно торчали, нос, задуманный курносым, сидел толстой упрямой шишкой под часто моргающими глазками. Он все меньше похож был на Балинта.
— Выставили? И ты рад? — презрительно спросил Фери и слегка ударил прутом по покрытым известковой пылью штанам, от чего из них вылетело белое облачко.
— Еще бы не рад! — воскликнул Балинт. — Теперь я научусь ремеслу.
— Какому?
— Сейчас меня поставили к клепальщикам.
Окурок насмешливо подскочил у Фери во рту. — Чему ты радуешься? — фыркнул он. — Там не посачкуешь! А в конторе ты был сам себе господин!
Балинт смотрел на небо. — Дождь будет.
— Эх, мне бы на твое место!
— Я с утра знал, что дождь будет, — сказал Балинт, — как только увидел, что муравьи под окном зашевелились.
Небо над их головами еще оставалось чистым, но от Пешта быстро надвигались на притихший, затаившийся край огромные темно-синие тучи, и было видно, как за далеким поворотом шоссе клонят свои заглядевшиеся вдаль головы молодые тополя. По шоссе промчалась машина, за нею взметнулось облако пыли, втрое больше ее самой, и, клубясь, покатилось в сторону Цинкоты.
— Ночью-то… слышал?
— Что?
— Что мать к дяде Йожи уходила на кухню?
Ветер еще не достиг Киштарчи, но там и сям отдельные одинокие ветки деревьев уже вздрагивали под невесомой тяжестью угрозы. У самых ног мальчиков воздух прорезала ласточка и тут же под прямым углом взмыла в вышину, словно ее дернули за веревочку.
— Чего молчишь-то?
— Я ничего не слышал, — проговорил Балинт.
— Гм, а ведь она, как шла, стул задела в темноте. Я от того и проснулся.
Балинт походя отшвырнул ногой камешек, потом остановился на минуту и носком башмака потрогал соломинку, лежавшую поперек дороги.
— Я-то сразу догадался, — продолжал Фери. — Когда дядя Йожи к нам переехал, я сразу понял, что этим кончится.
— Чем?
— Так я ж их видел! — ухмыльнулся Фери. — Вышел следом на кухню, воды попить.
Балинт повернул к старшему брату побледневшее лицо. — Зачем?
— Затем!
— У, дрянь ты!
Фери ухмылялся так, что окурок вывалился у него изо рта. Он поднял его, обдул и опять прилепил к губе. Балинт шагал уже впереди, обогнав его на десяток шагов. С тех пор как он стал зарабатывать, тело его быстро окрепло; он вырос на целую ладонь, стал плечистей, грудная клетка расправилась, шея словно налилась, а кисти рук, ступни ног стали несоразмерно широкие и плоские, как лапы у щенка овчарки, — казалось, организм хотел угнаться за опережавшим его физическое развитие жизненным опытом, который уже не вмещался в слабом мальчишеском теле. Балинт был меньше Фери, но не боялся его.