Выбрать главу

Клонившееся к закату солнце заглянуло в окошко, засверкало на каштановых, только что вымытых волосах Луизы Кёпе, на ее влажно поблескивавших зубах. Кума еще раз оглядела ее.

— Оно так да не так, с церковью все ж вернее!

— Мне десять лет было, когда я в последний раз в церковь зашла, — отозвалась Кёпе, — да и то подождала, когда поп из нее выйдет.

— А ну, как опять война?

— Война?

— Ну да, — кивнула Нейзель. — Все ж хоть пособие за него получишь, если жена… Он-то не заговаривал про это?

Луиза Кёпе наклонилась, подбросила хворост в огонь.

— Было дело.

— И что сказал?

— Сказал, что женился бы на мне, коли б я пожелала.

— Когда говорил-то? Еще прежде?..

— Нет, как раз после… Вечером того дня, как я Лукачихе белье относила. Я, домой возвращаясь, запела в саду, а он уж на кухне сидел, услышал. После ужина вызвал меня во двор и спросил, не хочу ли замуж за него пойти.

Луиза Нейзель кашлянула, прочищая горло. — Ну, а ты что?

— Смеялась.

— Смеялась?

— Спросила, на что ему вдова с четырьмя детьми, когда вокруг столько девушек свободных, что мужики просто с ног сбиваются, не поспевают всех обслужить. А мне, говорит, девушки ни к чему, потому как дуры они, я давно уж себя приберегаю вот на такую мамашу многодетную.

— Подложи хворосту! — напомнила Нейзель. — Он, верно, очень хороший человек!

Луиза Кёпе сидела, уронив на колени руки. — Когда он лежит подле меня в темноте, ну словно муж мой, да и только. Тот уж такой хороший был, я иной раз думала: не стою я такого хорошего человека.

— Подложи хворосту, слышишь!.. И на чем же вы порешили?

— Сказала, чтоб подумал как следует, а уж если еще два раза попросит меня в жены, тогда поверю, что всерьез надумал. С тех пор один раз уже повторил.

— Когда?

— В прошлое воскресенье. Завтра в третий раз скажет.

— Почем ты знаешь?

— Знаю. — Молодая женщина рассмеялась. — Говорит, иначе придется ему уезжать отсюда, барышня на полгода только разрешение дала «леваком» здесь жить.

— Ну, коли так, иди за него без оглядки, — решила тетя Нейзель, — второго такого человека не встретишь. Дети-то любят его?

— Любят. Особенно Балинт.

— Он знает?

— Должно быть, знает. Вчера вечером Фери вышел на кухню воды попить и увидел нас.

— Если поженитесь, так и мальчикам кровать достанется, не придется больше на полу спать, — рассудила тетушка Нейзель. — А куры-то эти совсем старые были, вон картошка вконец разварилась, а мясо все жесткое, того и гляди, вилку сломаешь. Сколько он зарабатывает?

— Немного, двадцать пять пенгё в неделю. Но если его возьмут насовсем, тогда положат сто пятьдесят в месяц.

Бледное, оплывшее лицо Луизы Нейзель стало серьезно, она всем телом подалась к младшей собеседнице. — Выходи за него, слышишь!

— Сто пятьдесят в месяц, — говорила Луиза Кёпе. — Да от их милости пятнадцать, при бесплатной квартире, это уж сто шестьдесят пять будет. Фери приносит двенадцать в неделю, с будущей недели и Балинт двенадцать получать станет, два раза по сорок восемь — девяносто шесть, да сто шестьдесят пять… получится на круг двести шестьдесят. А я еще стиркой тридцать — сорок пенгё заработаю.

— Если ты этакое упустишь, — воскликнула тетушка Нейзель, — так и соломенного тюфяка под задницу не стоишь, вот что! Приедем на свадьбу, беспременно!

Луиза Кёпе засмеялась. — Ведь не пойдем мы в храм божий-то!

На кухне вдруг потемнело, кто-то заслонил собою окно. Женщины испуганно обернулись.

— Да и зачем вам идти туда, — проговорил Нейзель, облокотись на подоконник снаружи, — если вы и так в храме природы живете!

— Ты уж помалкивай, — воскликнула его жена и вдруг покраснела. — Ты на улицу Магдольны[49] в церковь ходишь, а я на площадь Лехела, тут у нас с тобой все разное.

Нейзель улыбнулся. — Если бы все люди в таком раю жили, не кусали бы так друг дружку.

— Брось уж, — прервала его жена, — в деревне небось места не хуже, а люди и там один другого мышьяком травят, со свету сживают.

— А все почему? Да потому, что их в церкви дурачат, — негромко пояснил Нейзель. — Не думать учат, а слепо верить. Когда же разум их с верою в столкновение приходит, они уж и не знают, что делать, последнего ума лишаются.

— Выходит, и я ума лишилась? — взвилась его жена.

— Да не трожьте ее, дядя Лайош, — смеялась Луиза Кёпе, — не то вы друг дружке в волосы вцепитесь и такой прекрасный день испортите. Знаете ли, дядя Лайош, с тех пор как бедный муж мой помер, не было у меня денька радостней!

вернуться

49

На улице Магдольны находился пользовавшийся большой популярностью клуб рабочих социал-демократов.