Нейзель повернул к ней костлявое, худое лицо, медленно окинул голубыми глазами ее всю, как будто измерил и вес, и формы, и цвет кожи, и сиянье глаз. — Розою расцвели! — по-стариковски похвалил он молодую женщину. — Будто полгода назад замуж вышли.
— Деверь замуж ее берет! — сообщила ему жена.
— Это хорошо, — одобрил Нейзель. — А в церковь идти все же не обязательно. — Правда ведь, не обязательно? — радостно смеясь, воскликнула Луиза Кёпе. Подбежав к окну, она обхватила дядюшку Нейзеля за шею. — Правда, не обязательно? И нет в том стыда, что за Йожи замуж иду? Ох, дядя Лайош, я такая счастливая буду, такая довольная, что во всем Будапеште второй такой женщины не сыщете!
Накрывать нужно было на двенадцать человек. Столько народу нипочем не поместилось бы на кухне, но поскольку бояться недовольства господ не приходилось — они еще накануне укатили в Цюрих, — то стол вынесли в сад, под большое ореховое дерево, удлинив его гладильной доской, которую мальчики Нейзелей установили на ящики. Скатерти у Луизы Кёпе не было, но она, весело смеясь, «попросила» одолжить ей скатерть из выстиранного накануне белья господ Лукачей, как и два пушистых светло-желтых полотенца, которыми закрыли гладильную доску. Здесь должны были усесться старшие дети, а за столом — взрослые и малыши. Никто не обратил внимания, что Луиза Нейзель приставила стол к доске длинной его стороной, чтобы получился крест.
Стол украсили цветами, тарелки, стаканы, приборы взяли взаймы у соседки Браник. Толстушка-соседка даже руками всплеснула.
— Двенадцать приборов? Да у вас не свадьба ли, душенька? Что?.. Просто гости? Ах, у меня на прошлой неделе тоже были гости, родственники мужа, две супружеские пары, уж я для них уточки не пожалела, и знаете, душенька, такая уточка была славная, вся кругленькая, чистый жир, верно, жилось ей у меня хорошо, потому и разжирела так, бедняжка, да по ней и видно было, что с жизнью расставаться не хочется. А уж какое вкусное мясо у ней оказалось, было нас только шестеро, но всю ее, миленькую, умяли, с печенкой и со шкварками, даже жирок вымакали свежим пшеничным хлебушком, вином с песчаников запивали, три литра ушло так, что и не заметили. Знаете, душенька, я ведь люблю, чтобы у меня все, кто ни на есть, хорошо себя чувствовали, будь то человек или животное, да стоит только поглядеть на мой двор и сад-огород — под кровлей ласточки ютятся, на каждом дереве гнездышко, даже из вашего парка ко мне перелетают. А как-то даже синички прижились на каштане…
Был теплый летний день, развесистое ореховое дерево перед барским домом в сверкающем зеленом своем одеянии лучилось, словно прекрасная дева в самый лучший, самый заветный свой час. Величественная крона над крестовиной праздничного стола недвижно замерла в кристально чистом воздухе, лишь изредка вздрагивал какой-нибудь лист, стряхивая прилегший ему на спинку солнечный луч. Солнце так прочно утвердилось над всей округой, словно законная наследница — звездная ночь — уже никогда не сможет выпроводить его из захваченных владений. По обе стороны длинной тополевой аллеи, бежавшей прямехонько к парадному входу, над бесконечными заросшими бурьяном кустарниками стояло неумолчное гудение пчел, сгустившаяся музыка летнего дня.
Нейзель снял пиджак. — Когда они приходят с завода?
— Теперь уж вот-вот объявятся, — сказала Луиза Кёпе. — Проголодались, дядя Лайош? Можно бы уже и подавать.
— Нет, — отказался Нейзель, — подождем хозяина. А Фери когда приходит?
— Он немного попозже.
Из аллеи, от фонтана, слышались взвизгиванья девчушек, короткие и резкие, как стремительный прочерк ласточек. Малышки бегали по бассейну с такими напряженными, одержимыми личиками, словно брызжущая прохлада пробирала их до самого сердца. От постоянного контакта разгоряченных ножек и холодной воды на спинах девочек выступила гусиная кожа — ее с избытком хватило бы и для вполне взрослого страха.
— Когда ж будет свадьба? — спросил Нейзель из-под ореха.
— Когда?..
Луиза Нейзель взглянула на тезку. Та вспыхнула, рассмеялась.
— Ну, так когда же?
Луиза засмеялась снова.
— На будущей неделе в четверг и пятницу у господина главного нотариуса будет большая стирка, — сказала она, вдруг став серьезной. — После того через неделю.
Нейзель кивнул. — Правильно! Того, что нужно человеку, откладывать не след! — Он пригладил пышные седые усы и подмигнул молодой женщине. — Но все же стаканчик винца нам бы выпить можно, Луйзика!
— А что, — посмеиваясь, поддержала его жена, — стаканчик и я выпью за здоровье отсутствующего жениха. — Однако муж ее покачал головой. — Нет, нет, выпьем просто так, меж собою.