— Меж собою?
— Я покуда в жизни своей не ел и не пил авансом, — сказал он серьезно. — И задатка никогда не просил, верно говорю, Луиза?
Жена его усмехнулась.
— Оно верно. Ну, а как другие о том просят?
Нейзель взглянул на молодую женщину, лицо которой внезапно вспыхнуло огнем.
— Это кто же?
— Найдутся. Правда ведь, Луйзика?
— Да как же не правда! — Луиза Кёпе с раскрасневшимся лицом улыбнулась Нейзелю, ее большие серые глаза сверкнули. — Все эти пять лет после смерти мужа моего я только в долг и живу, с одним расквитаюсь, другой тут как тут! Так неужели один-то раз не могу дать в долг из того, что сама имею?
— Именно что из того! — засмеялась гостья. — Другого-то у нее и сейчас ничего нет!
Едва разлили вино, как набежали дети, громко жалуясь на несусветную жару; их пожалели, каждый получил глоток из стаканов взрослых. Первый литр вина подходил к концу, когда из-за поворота аллеи показались, предшествуя своим владельцам, длинные тени Йожи и Балинта.
— Балинт! Балинт! — закричали дети.
Луиза Кёпе тотчас вскочила и с пылающим лицом бросилась к кухне; однако на полдороге, как будто вспомнив что-то, обернулась и стала вглядываться в медленно приближавшихся мужчин.
В следующее мгновение сердце ее гулко заколотилось. Она знала каждое движение сына, словно себя самое: мальчику давно уже следовало со всех ног броситься к дяде Лайошу. Она не могла еще разглядеть его лица — как и лица шагавшего с ним рядом Йожи, ибо закатное солнце освещало их со спины, — но видела, как странно они идут, всматривалась в обогнавшие их тени…
— Балинт! — восторженно кричали дети Нейзеля. — Балинт! — Нет, вы поглядите только, как они торжественно выступают! — воскликнула, хохоча во все горло, Луиза Нейзель, — словно в куриное д. . . наступили!
А Луиза Кёпе стояла у кухонной двери, прислонясь к ней спиной, и не могла пошевельнуться. Правда, последние двадцать шагов Балинт уже пробежал, но эти двадцать скачков были столь же неестественны после несостоявшихся двухсот, как и насильственная улыбка на старающемся изобразить радость лице. Луиза перевела взгляд на Йожи: он прямо подошел к столу, налил вина и одним махом опрокинул его в себя.
— Что это с тобой, парень? — послышался недоуменный голос Нейзеля.
— Перемелем это, дамы и господа! — объявил Йожи, став у стола спиной к Луизе Кёпе. — Нас обоих выбросило на сушу.
— Иисус Мария! — тихо охнула Нейзель.
— Дали расчет?
Йожи опять налил себе вина. — Завод прикрывают.
В наступившей тишине издали четко донеслось гульканье голубей. — Насовсем? — спросил Нейзель.
Йожи кивнул. — Говорят, его перекупил Кредитный банк и теперь передает оборудование «Ганцу». Половину людей рассчитали сегодня, остальных выбросят следом. Э-эх, Луиза, сударушка моя, — обернувшись, крикнул он неподвижно застывшей у кухонной двери женщине, — тащите-ка сюда кур-цыплят, наедимся вволю напоследок!
Старшая девочка опустила голову на дамастовую скатерть и громко заплакала. — Садитесь же, дамы и господа, — взывал Йожи, — и беритесь за дело! Мне нужно поторапливаться, под вечер обещали в гараже дать машину на два часа.
— Зачем вам машина? — спросил, вытирая лицо, Нейзель.
Длинная физиономия Йожи забавно искривилась. — Отвезу в Пешт свое приданое.
Жена Нейзеля, поглядев на застывшую, как изваяние, Луизу, вздохнула: — Уезжаете, значит?
— Не сидеть же мне без заработка у невестки на шее… Кровать свою оставлю мальчикам, есть у меня в Пеште скрипучий топчан, для холостого парня вроде меня в самый раз.
Луиза Нейзель опять поглядела искоса на молодую женщину. Та повернулась и, опустив голову, скрылась в кухне.
Третья глава
Начинался промозглый зимний день. Со свинцового неба, тянувшегося к земле темно-сизыми горбами туч, там и сям пронизанных лиловыми прожилками, лил унылый, нескончаемый холодный дождь. Тонувшие в зимней слякоти улицы тускло отражали в лужах свет. Над горой Геллерт небо сбежалось в гигантскую черную складку, которая постепенно втягивала в себя остатки слабого рассеянного света и притаившегося кое-где тепла: чувствовалось, что вот-вот пойдет снег.
Перед дверью будапештской квартиры доктора Зенона Фаркаша стояли три студента. Они уже опустили воротники своих пальто, вытерли мокрые от дождя лица; плотный, хорошо одетый юноша в синем кепи хунгариста[50] обтирал носовым платком туфли. Балансируя на одной ноге и высоко подняв другую, он усердно начищал туфлю и негромко насвистывал. — Почему вы не позвонили? — спросил он.
50