— Все равно, что хотите.
— Хорошо. Я знаю, что вы любите больше всего.
Она хотела еще что-то сказать, но послышался осторожный стук в дверь — это было приглашение режиссера. Она быстро поднялась, подхватила длинный трен и, шелестя шелковыми юбками, как очковая змея своей сухой кожей, торопливо вышла из уборной. Идя по грязному коридору, едва освещенному жалкими керосиновыми лампочками, она улыбалась и повторяла про себя:
— Ах, какой смешной, какой глупый!.. Милый!..
Дверь в уборную оставалась открытой, и он слышал, как раздался неистовый вопль тысячи голосов, аплодисменты и тот особенный шум человеческой толпы, который так напоминает морской прибой. Это она показалась на сцене, и толпа ревела, как хищный голодный зверь, которому бросили кусок сырого мяса. Потом все стихло. Потом послышались первые слова романса, который он так любил:
Он замер от волнения, впивая в себя каждую ноту. Да, это она пела для него и делала признания чужими словами…
Звуки замолкли. Легкая пауза. И опять целая буря, как тысячеголосое эхо на призыв и ласку. Он поднялся и начал ходить по уборной быстрыми шагами. У него в душе тоже была буря, но молчаливая, как собирающаяся гроза. О, как он ненавидел сейчас все: и эту неистово ревущую толпу и всю кабацкую обстановку, даже самый воздух, пропитанный специфическими миазмами бесшабашного разгула! Это было настоящее гнилое болото, точившее из себя ядовитые испарения, а она — та водяная лилия, чистая и благоухающая, невинную белизну которой не могли убить все болотные яды, взятые вместе. Кабацкий ад и первый окрыляющий лепет любви…
Публика продолжала неистовствовать, заставляя петь все новые номера. Марья Ивановна пела из «Гейши», модные цыганские романсы и т. д. В уборную она вернулась усталою, с красными пятнами на лице, с помутившимися глазами. В руках у нее было несколько визитных карточек, которые она небрежно швырнула на туалетный столик. На его немой вопрос она устало проговорила:
— Ах, это все приглашения на ужин в отдельном кабинете… Мои милые поклонники, кажется, думают, что у меня, как у верблюда, шесть желудков… И все наши провинциалы, и все семейные люди, и все старички. Дома-то стыдно с певицами по отдельным кабинетам ужинать, а здесь их никто не знает, — ну, и пользуются случаем покутить.
Поймав ревнивое выражение в его глазах, она с улыбкой прибавила:
— Не бойтесь, у вас соперников нет. Я хочу сегодня быть только сама собой, что составляет для меня недоступную роскошь. Всего один вечер быть самой собой…
Потом она положила ему свои белые полные руки на плечи и, пытливо глядя в глаза, прошептала вполголоса:
— И ведь не каждый вечер предлагают руку и сердце… Не правда ли?
Он опустил глаза, и она поняла, что сказала бестактность.
II
По окончании спектакля они отправились в дальний уголок сада, где в низеньком каменном здании были устроены отдельные кабинеты. Она шла с ним под руку и осторожно оглядывалась кругом, точно боялась встретить кого-нибудь из знакомых. Он это чувствовал и тоже оглядывал толпу. Без встречи, однако, не обошлось. Попались два актера: один толстый, с красным лицом, другой — красивый брюнет с наглыми темными глазами. Они переглянулись, и толстяк что-то шепнул по адресу Марьи Ивановны. Брюнет улыбнулся одними глазами и презрительно повел плечом.
«Негодяи!..» — думала Марья Ивановна, ускоряя шаги.
Отдельный кабинет походил, как все кабинеты, на кабацкое логовище. Захватанная, грязная мебель, исцарапанное брильянтами зеркало, заношенный ковер на полу и т. д. В дверях кабинета Марью Ивановну догнал капельдинер и хотел тайно сунуть ей в руку еще две визитные карточки, но она брезгливо отстранила его.
— Довольно, довольно! Скажи, что я умерла… да, умерла.
Когда дверь затворилась, она упала в кресло и проговорила упавшим голосом:
— Ах, как я устала, если бы вы знали!.. Кстати, ведь я забыла, как вас зовут… простите…
— Павел Константинович Ружищев.
— Да, да. Еще раз простите. У меня такая плохая память, а потом…
Она хотела сказать: «…У меня столько знакомых, и каждый день все новые», — но вовремя удержалась. Он рассматривал меню кушаний, не зная, что предложить.
— Павел Константинович, я хочу сегодня выбрать что-нибудь самое дешевое: борщок, сосиски с капустой, печенку в сметане.
— А я хотел вам заказать паровую стерлядь.
— Ах, нет… Мне до смерти надоели все эти деликатесы. Я хочу чего-нибудь самого-самого простого.
— А какое вино?
— Не нужно вина… Спросите бутылку самого дешевого пива. Поужинаем по-студенчески. Сейчас я закажу вареной колбасы с чесноком. Знаете, ломтиками с переплетом из кожицы?.. Потом кусок дешевого русского сыра, который крошится под ножом. Прелесть!..