Итак, он убедил ее — и она перестала волноваться за него. Вот что значит насмешка. Почему же он чувствует такое разочарование?
— Пока не знаем. Стреляли с далекого расстояния, следовательно, из винтовки. Теперь это работа экспертизы.
— Наверняка это тот же самый…
— Тебе бы к Нилсону в напарники.
— Он тоже так думает?
— Да.
Кейт вздохнула:
— Видишь ли, у меня было предчувствие насчет Тоса.
— Ты имеешь в виду, что начала волноваться из-за него?
— Я всегда боялась за него, — ответила Кейт.
— Да, я знаю, — мягко сказал Страйкер. — Прости.
Наступила пауза — а затем он услышал, как она глубоко вздохнула.
— Я еду домой.
— Нет.
— Но я уже сделала свой доклад.
— Нет! И забудь об этом. Мы все здесь взрослые, мы способны позаботиться о себе сами! — получилось более резко, чем он рассчитывал.
— Я не могу не волноваться, — так же резко ответила она.
— Я тоже не могу, но, черт побери, нет никакой разницы, будешь ты волноваться здесь — или там!
— Большое спасибо — ты так хорошо объяснил мне, что я не нужна.
— Я не это имел в виду.
Наступило молчание. Они оба поняли, что эта трансатлантическая перепалка станет им в копеечку — поэтому только он открыл было рот, она заговорила, перебив его:
— Хорошо, я поняла так, что могу оставаться на этой страшно важной конференции. Поскольку с тобой все в порядке и всякое такое. С тобой ведь все в порядке?
— Ничего такого, чего бы не исправил ночной сон. — Он стал выражаться настолько осторожно, что можно было подумать, это не он, полицейский Страйкер, а проклятый Ричард Коттерелл.
— Мне очень жаль Тоса.
— Мне тоже. Но все в порядке, у меня еще остаются Нилсон и Пински.
— И мисс пожарный кран, — напомнила она. — Или это миссис?.. — Такой невинный голос.
— Она вдова.
— О, как неловко. — Никакой жалости в голосе.
— Она тоже в помощь, пока Тос не встанет на ноги. Почему нет? Во всяком случае, это целое состояние. Увидимся через неделю, — быстро проговорил он.
— Теперь уже через три дня.
— Правильно, через три дня. И больше никаких предчувствий, о'кей?
— Я немедленно сообщу своему подсознанию. — Она тоже может быть резкой и острой на язык. Повесила трубку. Связь прервалась.
Он тоже повесил трубку, но с чувством вины. Когда она придет через три дня и найдет его с дыркой в плече, она возмутится.
Ну и что?
Через три дня он снова обретет силу. Если повезет.
А он не чувствовал никакого везения.
Кейт повесила трубку и стояла, глядя на диск невидящим взглядом. Затем медленно повернулась и села в ближайшее кресло. Вокруг нее было почти пустынно: участники конференции обедали, или, вернее, наслаждались послеобеденным бренди. С нее было довольно. Весь день Стратфорд был полон народу. Первые весенние лучи привлекли гуляющих и любителей нарциссов и крокусов, ростки которых показались на оттаявшей земле вдоль Эйвона. В течение всего утра и дня, от разговора к разговору, она должна была поглядывать сквозь окно на улицу. Снаружи проходили толпы людей, и шарканье и стук их обуви на тротуаре проникал и в здание. Слышен был смех, кричали дети. Казалось, все спешат на какой-то парад или праздник, но то была всего лишь весенняя вспышка своего рода сумасшествия англичан, вызванная теплом и солнцем. Они отвыкли и от того, и от другого и сейчас как будто слегка ошалели от весны.
Кейт и сама была сейчас не прочь ошалеть хоть от чего-нибудь. Она почувствовала, что задыхается в мягком освещении и богатом интерьере отеля, встала и вышла в холодную ночь. Новизна ощущения — она одна бродит по улицам ночью в незнакомом городе — захватила ее, но вскоре она начала мерзнуть. Услышала за спиной шаги и на секунду встревожилась, но тут же услышала голос Ричарда Коттерелла.
— Наверняка вы жалеете, что не захватили пальто, — спокойно сказал он и накинул свой пиджак ей на плечи. Она начала было протестовать, но поглядела — и увидела, что на нем плащ.
— Спасибо. Думаю, я заблудилась.
— Этот телефонный разговор огорчил вас. — Это был не вопрос: наверное, он наблюдал за ней, пока она разговаривала. Это моментально привело ее в раздражение — она не понимала, почему.
— Да. Партнер моего Джека ранен.
— Это тот, которого вы называли Тос?
— Да. Он в госпитале. Джек не рассказал всего — и я знаю, он не станет. Я уверена, что и в него стреляли. Я чувствую это.
— Но он же был дома?
— Да, — неохотно признала она.
— В таком случае, если он ранен, то это не опасно, или его бы не выпустили из госпиталя.
Она устало улыбнулась:
— Вы не знаете Джека. Если ноги целы, то он уйдет, если только его не привяжут к чему-нибудь.
— Ну, вот вы и сами сказали: он может ходить. Так что же плохого? Он — взрослый человек и сам о себе позаботится.
— Именно так он и сказал.
— Звучит резонно, умный человек, — спокойно добавил Ричард.
— Нет, он идиот! — внезапно сорвалась Кейт, чувствуя, что сейчас зарыдает. — Он всегда бережет меня, делает вид, что работа полиции безопасна — но в это время кто-то пытается убить Тоса. И Джека тоже, я уверена, он лишь скрывает…
Их шаги отдавались эхом в витринах закрытых магазинов; ее высокие каблучки стучали по неровной булыжной мостовой. Теплый день уступил место туманному вечеру; уличные фонари были окружены ореолом, а мостовая блестела. Крошечные капли тумана поблескивали в ее волосах и легли росой на щеки; щеки ее горели от усталости и раздражения.
— Ну, из того, что вы рассказали, видно, что убить их не очень-то удалось. А что бы изменилось, если бы вы оказались там? Ничего — не так ли?
— Ничего, — неохотно согласилась Кейт. — В этом-то и проблема. Я ничего не решаю в этой ситуации.
— Не могу поверить. Вы могли бы многое решить в моей жизни и стать решением для меня.
— Нет, это не так, потому что мир мой и ваш мир — одинаковы. Вот что я имела в виду. Тут же ситуация такова, что или я сдаюсь на милость Джеку, или он поддается на мои уговоры. Я люблю человека, он любит свою работу. Как я могу просить его оставить ее? И опять, каждый раз, когда он уходит… — Она подняла руки — и уронила их. — …Каждый раз я немного умираю.
— Может быть, вам лучше было бы прекратить ваши отношения. — Голос Коттерелла был спокоен. — Теперь, когда вы уехали так далеко, вы можете смотреть на вещи более объективно. Для меня ваш рассказ звучит так, будто вы сами себя разрушаете. Между тем сегодняшний ваш доклад превосходен. Кейт. Перед вами, без сомнения, открываются возможности академической карьеры. А как вы сможете делать карьеру, если вы только и будете что переживать за этого человека? Стоит ли он того?
Кейт остановилась и посмотрела на Коттерелла.
Коттерелл тоже остановился и пристально посмотрел ей в лицо. Он расстегнул воротник рубашки, и, когда он поднял брови, его лицо приобрело распутное, отчаянное выражение. Красивый дьявол — звали его за глаза, и это было именно то, что соответствовало истине.
— Так как же? — еще раз спросил он. — Стоит ли?
17
Утром Страйкеру показалось, что он умирает. Он был один, стесняться ему было некого — и он просто закричал от боли, когда попытался в первый раз сесть в постели.
После этого полнозвучные и энергичные ругательства сопровождали процессы мытья, одевания и приготовления завтрака одной рукой. В результате всего этого силы окончательно покинули его, и Пински с Нилсоном вынуждены были доодевать его, когда приехали около семи утра.
— Нужно было остаться в госпитале на ночь, тогда бы тебя одевали две хорошенькие сестрички, — проговорил Нилсон с пола; он стоял на коленях и завязывал кроссовки Страйкера.
— Они говорят, Тос прилично провел ночь, — сообщил Страйкер.
— Знаю, мы тоже звонили, — ответил Пински. — А ты сказал Кейт?
Они с Нилсоном знали о Кейт с самого начала. Пински был сентиментальным оптимистом. Нилсон — не был.