И ты — что надо, говорил он взглядом Дэйне, и оба знали это. Дэйна чуть улыбнулась ему, потом опять опустила глаза.
— Хорошо, согласен, у них всех были недостатки, — сказал Страйкер. Он подошел к Тосу. — Так расскажи нам, что ты думаешь обо всем этом, старая задница. Открой же глаза и скажи мне: почему ты молчишь?
Тос открыл глаза. Улыбнулся Страйкеру.
Но ничего не сказал. Спустя мгновение его глаза вновь закрылись.
Страйкеру хотелось разрыдаться. Ему хотелось позабыть и этого убийцу, и весь мир, — и просто сидеть здесь и ждать, пока Тос не вернется к ним.
— Я не плохой коп! — довольно громко сказал он спящему. — И ты тоже — не плохой коп! Ты просто сонный коп, лежишь здесь как бревно. Послушай, дай нам ответ.
Ответа не было.
— Все-таки, я думаю, ответ в том, что говорил Ривера, — сказал Пински, обращаясь к потолку. Он страшно устал от разговоров, и ему хотелось, чтобы они все встали и продолжили рассуждения где-нибудь еще. В конце концов, он здесь — пациент. Они с Тосом заслужили покой, не так ли? Он — больной человек, он разбит и побит, и он имеет право на снисхождение.
Все ему казались очень маленькими и далекими, как куклы на сцене: и Дэйна, сидевшая на стуле, и Нилсон, стоявший возле нее, и Страйкер, шатающийся туда-сюда на мощных своих ногах, вечно ищущий вдохновения где только можно.
Сам Пински находил вдохновение в потолке.
— Я думаю, вам следует сосредоточиться на том, что все они делали неверно — намеренно или ненамеренно, — сказал он далеким голосом. — Например, дисциплина. Может быть, они все нарушили дисциплину применительно к одной и той же норме или одному и тому же человеку. Или, может быть, стоит перестать рассматривать людей, которых убили, — и вместо этого сравнить тех, на кого не покушались. Или же еще: может быть, все они замешаны в политике. — Он чувствовал головокружение от обезболивающего и разговоров. — Или же взять периоды отсутствия: а вдруг все жертвы были завербованы летающими тарелками и посланы шпионить на Землю; а теперь, когда инопланетяне больше не заинтересованы в них, они по одному их убирают? Как насчет такой версии?
— Ривера ничего не говорил о летающих тарелках, Нед, — заметил Страйкер. — Поспи немного.
— Я сказал. — Пински рассуждал с закрытыми глазами. — Я сказал, что именно он говорил. Ривера говорил, что самое трудное в работе…
— …все, что не делаешь, — докончил Страйкер. Он поглядел на Пински и резко спросил: — Какого цвета были носки у Риверы?
Пински удивленно открыл глаза:
— Носки у Риверы?
— Да.
Пински подумал, вспоминая, как он лежал на земле и все навалились на него. Глядя через лес ног и видя грязные тренировочные штаны Риверы возле костра, он вспомнил, как Ривера махал ему пистолетом и значком, чтобы Пински видел, что они у него.
— Белые, — сказал он и снова закрыл глаза. — Грязные-прегрязные белые. — Он вздохнул. — А теперь я хочу спать.
— Пошли, — сказал вдруг Страйкер. Что-то в его голосе заставило Нилсона выпрямиться. — Пошли, нам нужно пробраться в Отделение отчетов. Увидимся завтра, Нед.
— Почему — пробраться? — захотел узнать Нилсон, когда они вышли в длинный и пустой госпитальный коридор.
Ответ Страйкера отозвался эхом:
— Потому что Клоцман, может быть, приказал арестовать меня.
Пински улыбался с закрытыми глазами.
— Прощай, — прошептал он. — Доброй ночи. Спи крепко. Не позволяй клопам кусаться.
Наступила тишина.
Пински наконец обрел покой.
Теперь все проблемы были — их. Он вышел из игры. У него не было проблем. У него не было ответственности. Он мог спать всю ночь. Всю ночь.
— Хочу глоток воды, — объявил вдруг Тос.
27
Им удалось пробраться в Отделение отчетов незамеченными. Те, кто видел их, — не обратили внимания. В университетском городке невдалеке от них проходила демонстрация студентов, и в Отделении наблюдалось постоянное движение; копы сновали туда-сюда, привозили задержанных студентов; отвечали на вопросы репортеров, принимали родителей, а также университетский персонал, который видел все это много раз и еще увидит в будущем.
В результате, пользуясь обстановкой хаоса, им удалось проникнуть в Зал суда достаточно легко.
Нилсон сдал дежурство, было уже за полночь, и они нашли департамент совершенно пустым.
— Я все же думаю, ты спятил. — Они стояли у компьютера, и Нилсон говорил шепотом. Он, как пианист перед концертом, разминал пальцы. — Что ты собираешься опять отыскивать?
— Эберхардт, — сказала Дэйна. — Смотреть сведения по Эберхардту.
— Но нельзя все сказанное Риверой воспринимать серьезно, — возразил Нилсон. — Я имею в виду, он сам из себя сделал легенду, Джек, и заслуживает уже, чтобы его привлекли по нескольким статьям. Он — коп из копов. Весь этот сценарий и его крыша…
— Ну да, — согласился Страйкер. — Ты имеешь в виду, все это — для того, чтобы никто не знал, где он и что делает в каждый определенный момент? У него еще и репутация снайпера, так? Он в свое время завоевал кучу междепартаментских наград за победы в соревнованиях по стрельбе.
— Я тоже про это слышал, — подтвердил Нилсон.
— А псих по фамилии Эберхардт убил его сына. Ты помнишь Эберхардта?
— Не слишком хорошо: я в то время был в отпуске, и его вел Тос. — Нилсон достал сигареты. Предложил одну Дэйне, та отрицательно покачала головой, внимательно следя за экраном. Нилсон видел, как она осунулась, как побледнела, и знал, что она валится с ног от усталости. Он также знал, что она не успокоится, пока и вправду не свалится — в особенности после неудачи с преследованием. Ты готова сорваться, подумал он. Ты вовсе не суперженщина, как пытаешься показать. И ты сорвешься, если не будешь осторожна. Но я всегда рядом, не волнуйся. И я буду рядом.
Пока пальцы Нилсона плясали по клавиатуре, Страйкер продолжал говорить, голос был глухим от усталости.
— Да, мы засадили его, но ненадолго, — Говорил Страйкер, глядя, как Нилсон прокручивает на мониторе отчеты. — Мы предъявили всего лишь обвинение в изнасиловании.
— А как же убийство сына Риверы?
— Мы не смогли доказать. Все было ясно как день, но мы не смогли собрать достаточно доказательств. Та девушка, которую он пытал и насиловал, ухитрилась сбежать, прежде чем он убил ее. Почерк в обоих случаях — и с девушкой, и с убийством сына Риверы, — тот же. Но не было доказательств, черт побери, что это именно Эберхардт. И мы старались, как могли, и лаборатория старалась, но в конце концов он все же пошел по более легкой статье — его просто нужно было упечь за решетку. Эберхардт такого рода мразь, что издевательство и пытки — его хобби. И он был слишком хитер, чтобы быть пойманным. По крайней мере, так он сам думал: он счастливчик. Он учился в хороших школах, он сын богатого человека, он выше всех — так он думал. Он хвастался своими похождениями каждый раз, когда выскальзывал из наших рук. И теперь я хочу выяснить кое что как раз в связи с этими эпизодами. Вот оно и выясняется.
Они молча глядели на экран монитора — там появилось досье Эберхардта.
— О, мой Бог, — едва дыша, произнес Нилсон, — они все здесь.
И они были там.
Ентол и Хоторн были первыми: они арестовали Эберхардта за совращение несовершеннолетней; однако арест не привел к суду по причине ошибок в юридической терминологии.
Тим Лири арестовал его по обвинению в изнасиловании, но затем изменил свои показания, ссылаясь на то, что не уверен в правильной идентификации личности преступника.
— Наверняка его купили, — сказал Страйкер.
Меррили Трэск избила его, арестовывая по подозрению в намеренном нанесении телесных повреждений. Избиение и было использовано адвокатом для того, чтобы назвать «признание» Эберхардта недействительным.
Сэнди Рэндолф арестовал его по обвинению в хулиганстве в пьяном виде, затем его послали на психиатрическую экспертизу. Эксперты отпустили Эберхардта через месяц. Они сказали, что у него очень высокие интеллектуальные показатели и что он — не псих. А просто «с отклонениями в поведении».