— Вот почему ты не позвонила больше? Почему ты не звонила в эти два дня?
Она кивнула, затем добавила:
— Она сказала, что ты сможешь справиться — я и предоставила тебе возможность справиться.
— Кейт…
— Нет, мне это было нелегко, да, и я ненавидела себя саму, и я все еще ненавижу твою работу. Но мне нужно было знать, смогу ли я сделать это, смогу ли я не думать постоянно, не бояться постоянно… — Она не могла найти слов. За нее это сказали ее глаза. — Я люблю тебя. Говорят, что я умна, но это не имеет отношения к моей любви. Я раньше не могла быть умной в любви. А теперь я понимаю: если бы я изменила в тебе хоть что-то одно — ты бы изменился весь, и ты бы стал — не ты, правда? — Ее глаза наполнились слезами. Он обнял ее здоровой рукой и прижал к себе. — И в любом случае, — продолжала она, — я много передумала за это время. Я поняла, что смогу обходиться без тебя — но я не хочу этого. Мы долго говорили с Нелл: увидишь телефонный счет — поймешь… и она собирается преподать мне ряд уроков, как быть женой полицейского. О'кей?
Лучше Нелл, чем Карла Ривера, подумал Страйкер, но не сказал этого. Все, что он сказал, мягко и благодарно, это было «о'кей».
Они шли, толкая впереди себя тележку, как супружеская пара, толкающая детскую коляску; он рассказывал ей о расследовании. Это у него получалось лучше, чем найти слова любви; у него вечно фраза начиналась вроде бы хорошо — а заканчивалась глупо. Он лучше покажет ей, как он любит ее… но она заслуживает большего. Она шла около него, и ее кудри развевались на ветру, и ее рот был нежен, как всегда, а глаза — широко распахнуты и все еще в слезах. Он решил попытаться побольше читать поэзию.
— О'кей, — сказала Кейт. — Начни с самого начала.
Страйкер поморщился:
— Начало — это как копы пытаются оставаться добрыми и делают при этом ошибку. Ни один из них не плох, но все имели отношение к одной и той же личности, и все внесли свою лепту в зловещую цепочку. — И он рассказал ей всю историю с самого начала.
— А когда Эберхардт докатился до убийства, — он, несомненно, сделался бы убийцей, даже если бы ни одна из ошибок не была совершена, — он убил как раз сына копа, Дэвида Риверу.
— Наверное, это было страшное для них горе. Этого они меньше всего ожидали.
— Это было ужасно. Но самое ужасное — что мы не смогли припереть убийцу к стене. Наверное, это была наихудшая из ошибок. И это была моя ошибка. Моя — и Тоса.
— Ты сделал, что мог.
— Да. Больше, чем могли, мы сделали, — но не на пользу. Для Карлы, по крайней мере. Когда был убит ее сын, Карла Ривера не смирилась с этим, как Майк. Он верит в Бога, он принял это как Божью волю. Это привело к тому, что он стал работать над собой, над своей личностью. Но Карлу одолевала ненависть. Ее месть обратилась и на убийцу, и на весь департамент полиции. Она знала, что такое идеальный коп: она почти и была таким. Она получала поощрения за смелость и инициативу, у нее были награды за меткость в стрельбе, как и у Майка, она была кандидатом на поступление в академию. Она знала, как делать дело. Она знала, что возможности для того, чтобы остановить Эберхардта, были — но их не использовали. И ее злость росла, росло и разочарование. Она стала маниакально делить всех на «хороших копов» и «грязных копов»; и сочла, что все, кто позволял Эберхардту уходить от правосудия, — так же виновны, как и сам Эберхардт. Перед тем, как подать в отставку, она ходила к психиатру департамента, но его советы не дали эффекта. В ее глазах — эти люди, «грязные копы», убили ее сына. Это было все, о чем она могла думать. Она рассталась с Майком, и ее уже ничто не успокаивало и не удерживало. Время шло, и ненависть возобладала в ней. У нее ничего не осталось, кроме ненависти — и желания отомстить.
— Но как она все узнала про них? И почему никто не узнал этого раньше?
Страйкер приуныл. Это был тот самый вопрос, который они сами вновь и вновь задавали себе.
— В работе средний коп сталкивается с разными ситуациями, и не все таковы, как в книжке. Если люди явно преступают закон, — он вынужден действовать строго по инструкции — иначе нельзя будет состряпать дело. А множество ситуаций находятся на грани законного и незаконного и вовсе не бывают криминальными: домашние скандалы, например. И коп вынужден прибегать более всего к своему здравому смыслу. Поэтому большинство ситуаций не заканчивается арестами. Но даже в таком случае на долю копа выпадает достаточно арестов: начиная с дорожных происшествий — и до убийств. За профессиональную жизнь у копа набирается до нескольких тысяч арестов. Мы расследовали работу семи копов, Кейт; каждый инцидент должен заканчиваться отчетом, и отчеты попадают в картотеку. А компьютер выдает тебе то, что ты у него запрашиваешь, и только. Мы приказали ему представить нам дела, где были аресты. Мы не приказывали выдать нам данные по людям отпущенным, сбежавшим и прочее, потому что думали: тот, кто ушел, — не станет копить ненависть, так?
— Я тоже так думала.
— Там тысячи, буквально тысячи отпущенных, и мы уже начали расследовать их связи. Каждая новая смерть влекла за собой целую вереницу связей. Мы также смотрели, что общего имели жертвы в делах с арестами — это еще более замедлило расследование, потому что не все убитые копы арестовывали Эберхардта. Если бы ты посмотрела в карточку Эберхардта, включая еще и касающиеся его отчеты, ты бы нашла там имена всех копов, которые имели отношение к его жизни. Карла Ривера думала о мести Эберхардту — мы же думали о тех копах, кто был убит. Мы смотрели, что у них общего, не оценивая, что именно кто-то еще — в данном случае, Эберхардт, — имеет общего с ними. Понятно?
— Да. А Карла Ривера — знала это лучше вас?
— Когда был убит ее сын, мы подумали, что ей нужно сменить обстановку на работе — и приписали ее к Отделению отчетов.
— Боже мой!
— Да. Вероятно, она хорошо разобралась в отчетах. Перерабатывала. Работала сверхурочно. Когда подала в отставку, все жалели, что она уходит.
— А где она теперь?
— В госпитале. С ней говорят психиатры. На вопросы она не отвечает. Говорят, по ее глазам видно, что она в своем уме. Она сделала то, что поставила целью своей жизни. Что теперь будет — для нее безразлично.
— Бедная женщина…
Страйкер посмотрел сердито:
— Эта бедная женщина чуть не убила меня, беби, не помнишь? И убила шестерых, включая Эберхардта. Так в тебе нет ненависти?
— Нет, — ответила Кейт.
— Это хорошо, — сказал Страйкер. — Где ненависть — там все идет кувырком для копа. Или для жены копа.
Они дошли до машины.
— А знаешь самое худшее? — спросил он. — Это было тогда, когда Майк Ривера приехал в место заключения своей бывшей жены. Майк стоял, голова у него тряслась, он плакал и повторял «Почему?» А Карла смотрела прямо сквозь него, будто Майка и не было вовсе. Как будто он не существует и никогда не существовал. А ведь Дэвид был и его сыном тоже. Это окончательно добило меня, Кейт. Это было хуже всего.
Кейт взяла его за руку. Страйкер постепенно успокоился и улыбнулся ей.
— Самое невероятное — нас навели на след слова самого Риверы.
— В самом деле?
— Да. Он сказал Неду Пински; именно то, чего мы не делаем, часто оказывается самым важным.
Кейт сбоку посмотрела на него, затем достала из своей большой летной сумки новенькую на вид книжку, которая была озаглавлена «Семантика Соблазнения». С обложки глядел Ричард Коттерелл, красивый и погруженный в размышления. Она бросила книгу в мусорный ящик и подошла к своему невозможному полисмену.
— Он так прав, — сказала Кейт.