Тот с сомнением глядит на карту.
— Может целиком 28-ую армию ему отправим? Чего мелочиться.
— Слишком жирно будет, — отвечаю, чуть подумав. — Не Рокоссовскому, а фон Рунштедту. Там Жуков на хвосте висит, Приморская группировка без дела остаётся, у самого Рокоссовского сил достаточно. Не такая уж важная птица это Рунштедт, чтобы столько внимания ему оказывать.
4-ой армии нужно будет зайти в Словакию. Так и навещает наш человек заграницу. На бронетанках, ха-ха-ха.
— Будапешт Константин Константиныч взял? — что-то не слышал про это.
— Только блокировал, Дмитрий Григорич.
— Сделаем ещё вот что, Владимир Ефимович. Хотя это всего лишь совет. Резервный штаб фронта в Барановичах ликвидируй. То есть, не ликвидируй, а сделай его мобильным. На бронепоезде. Здесь оставь второстепенные службы, а оперативное руководство веди оттуда. Мобильному фронту нужен мобильный штаб.
Я, кстати, тоже так сделаю.
Ближе к обеду прибывает комиссар госбезопасности Цанава. Так-то он во Львове дислоцируется, заранее его известил, что понадобится. С ним мы уединяемся. Государственная безопасность не терпит суеты и громких слов.
— Поздравляю, Дмитрий Григорич, — сразу после приветствия Фомич сияет на меня всем лицом. — Я твёрдо был уверен, что уж с Финляндией-то вы долго возиться не будете. Горд за вас и счастлив!
И крепко меня прихватывает за плечи.
— Спасибо, Лаврентий Фомич. Вы прямо молодец, — не остаюсь в долгу. — Пока такие люди служат нашей стране, она непобедима.
— Да что я, Дмитрий Григорич! Скромный генерал НКВД.
— А вот и нет! Одно то, что вы так радуетесь нашим победам, говорит о многом, — и меняю тему на ходу. — Вы там себе красивую полячку для утех не завели, нет?
— Что вы такое говорите, Дмитрий Григорич?
— Нет? А зря. В нашем возрасте женщина необходима чисто для здоровья. И как индикатор. Пока мы в мужской силе, мы здоровы и сильны. Ладно, Фомич, давай к делу.
Цанава усаживается напротив меня и ожидающе смотрит.
— Нам надо собрать всех поляков, которых мы интернировали, и отправить на фронт, — а чего тут тянуть кота за яйца?
— О, — Фомич слегка крякнул. — Лаврентия Палыча надо спросить.
— Берия — человек умный, думаю, возражать не будет. Зачем нам их мариновать у себя, кормить-поить. Всё равно после войны придётся отпускать, так? Так. И что получится? Мы для них Польшу отвоёвывать будем? Нет уж. Пусть они реванш у германцев берут.
— А на них можно положиться? В спину не ударят? — Фомич находит сильные возражения.
— Побережёмся. В спину ударить, будучи на переднем крае, невозможно. И ещё раз говорю, побережёмся.
— Скажи Берии ещё вот что. Они нас ненавидят. Большинство из них. И если все живыми в Польшу вернутся, то мы сами себе проблемы создадим. На ровном месте. А в боях их не меньше половины погибнет. Опять-таки мы плечом к плечу сражаться будем, а это просто так в сторону не откинешь.
Убеждать самого Фомича не нужно. Сам всё понимает. Одно содержание пары десятков тысяч польских офицеров в копеечку влетает и немало сил отвлекает. Ни один человек в здравом уме не откажется превратить обузу в актив.
28 января, среда, время 06:20
Штабной бронепоезд «Паллада» 13-ой армии.
Один из лучших, а может, самый лучший генерал гнезда Павлова, Никитин долго ничего не предпринимал, пока сапёрно-инженерные части не отремонтировали взорванный мост через Вислу. Данциг готовился к упорной обороне, 13-ая армия готовилась к его штурму, опираясь на занятый бывший польский городок Тчев. Немцы так считали. Никитин копил силы.
И вот безнадёжно устаревшие, но работоспособные ДБ-3, две эскадрильи перебрасывали 4-ый воздушно-десантный корпус в немецкие тылы. Батальон за батальоном. Павлов только сейчас решил использовать козырь, который готовили задолго до войны.
Хойницы — батальон!
Нейштеттин — два батальона!
Шипельбейн — два батальона!
Штаргард — два батальона!
И ещё один батальон для удара в тыл немецким частям, закрывшим железную дорогу на Хойницы.
По спешно сооружённой оборонительной линии в десятке километров от Тчева ударили сотни орудий и миномётов, разнося немецкие позиции в мелкую крошку.
Атака пехоты начинается до окончания артиллерийского удара. Пушки и миномёты только переносят огонь на следующую оборонительную линию. Контртактики немцы до сих пор не изобрели. Контрбатарейную борьбу вести не могут, силы слишком не равны, а искусство русских артиллеристов заметно выросло.
— Што, Николай Денисыч (генерал-лейтенант Веденеев, начштаба 13-ой армии)? — вопросительно смотрит Никитин, удерживая в руках стакан горячего чая.
— Оборона прорвана, Андрей Григорич, — начштаба кладёт трубку. — Танковый удар они не держат. Войска входят в прорыв.
— Инженеров не пора вводить? — командарму лишний раз посоветоваться с начштаба не повредит.
— Может, подождём? Хотя бы полчаса?
Никитин усмехается осторожности начштаба. Не понимает, что пока немцы не очухались, как раз эти полчаса и будут для железнодорожных бригад самыми безопасными.
— Выдавай команду. Хвилинка зараз, година потом. Коли германцы опамятуются, погано станет.
— Не опамятуются, — начштаба снова берётся за телефон.
31 января, суббота, время 14:10.
Пригороды Варшавы.
Штабной бронепоезд «Геката» маршала Павлова.
— Нет, полковник Шиманский, корректировщика вы обратно не получите, — не собираюсь миндальничать с поляками.
Пресловутый корректировщик, мой Борька, сидит рядом. Мой начштаба и командарм Голубев тоже. Не получит Борьку обратно ещё и потому, что да, пользуюсь моментом вывести его из-под удара.
— Товарищ маршал, — при чужих Борис обращается ко мне по званию, — если они пообещают…
— Они уже обещали и нарушили, так? Так. Значит, цена их обещаниям ноль.
Шиманский командует польскими штурмовыми группами, в настоящее время серьёзно вклинившимися в пылающий город. А чего им не воевать? Господство в воздухе мы обеспечили, гаубичной артиллерией управляет Яшка, который сейчас в небе над польской столицей. Серьёзные редуты разносятся «катюшами» и крупнокалиберной артиллерией, выводимой на прямую наводку.
Ещё две польские дивизии, сформированные из интернированных польских военных, проходят обучение и слаживание в учебном центре под Минском. Берия согласился отправить их на фронт мгновенно. Поучаствовать в освобождении Варшавы они не успеют, но ничего. Что-нибудь вкусное я им оставлю. Да и от Германии они не откажутся.
Борька нажаловался мне, что поляки, с которыми его послали, плевать хотели на его указания. Там поставить НП, туда протянуть телефон. Или не делали, или делали спустя рукава и с опозданием.
— Указания моего корректировщика вы не выполняли. Из-за этого эффективность его работы снизилась почти до нуля. Зачем он вам, если вы работать с ним не хотите.
Работать-то он мог. Но для этого Борьке надо было выдвигаться на самый передовой рубеж, а это я ему строго-настрого запретил.
— Карта есть? Есть. Вот по ней и работай. А на передовой пущай поляки наблюдают. Это Варшава, польский город, а не наш Минск.
— Дайте корректировщиков-поляков, — мрачно бубнит Шиманский.
— В моей армии поляков нет… хотя нет, одного знаю. Генерал-полковник Рокоссовский, командующий Украинским фронтом. Его хотите?
Выгоняю его со словами:
— Повоюйте без корректировщика. Когда ваши потери вырастут раза в полтора, я подробно расскажу вашим солдатам, кому за это спасибо надо сказать. Всё, иди отсюда!
Конечно, не одни поляки штурмуют город. С северо-востока вгрызается 10-ая армия. Но они работают примитивно, тупо сносят всё авиаударами, артиллерией и «катюшами». Здание крепко обороняется? Сбрасываем ФАБ-100 или ФАБ-200. Трудно попасть сверху? «Катюши» — на прямую наводку. Любое здание превращается в обгорелое решето. Так города брать можно. Так и будем брать. Это же не наши города, чего нам их жалеть.