Времена Ханой Хилтона возвращались. И от того — он испытывал горечь и ужас. Снова — злобные дикари пытают посланцев свободы. Все вернулось на круги своя, и десять лет иллюзий, когда они думали. Что окончательно, навсегда победили — рассеялись как дым. Теперь они не узкоглазые, теперь они носят бороды и их глаза блестят оловянным блеском от ненависти — но суть все та же. И точно так же — за спиной этих дикарей стоят русские. Такие же безжалостные дикари как эти — но сумевшие овладеть всеми достижениями прогресса и от того — еще опаснее дикарей. Русские. Русские — всегда у них на пути. Всегда на пути свободы…
Он купил себе время, но купил его дорогой ценой. Выболтал много — но почти ничего ценного. Главное — он не назвал ни одного имени… он не все их знал, но и те, что знал — не сдал. Пока. Русский немного поспит, послушает запись — и поймет это. Он вернется и набросится на него, вырывая остатки его знаний…
И все-таки кое-что опасное — он сказал. Настолько опасное, что может и сам русский не поймет, насколько это опасно. Но может быть — что и поймет.
Он поднял голову. За стальной дверью — шел разговор, причем громко
— Как этот неверный?
— Он все рассказал, Хаким — паша. Русский пошел отдохнуть.
В голосе охранника слышалось торжество
— Эта свинья раскололась тут же. Русский правильно сказал — внутри они слабые. Наши в Гуантанамо намного крепче…
— Я хочу его видеть.
Хрипловатый, начальственный голос. Голос второго грубый — но в то же время извиняющийся
— Русский сказал никого к нему не пускать, Хаким — паша.
— А я тебе не командир?!
— Но Хаким — паша…
— Клянусь Аллахом, ты будешь сидеть в карцере и будешь сидеть там очень долго, если не будешь мне повиноваться. Открывай!
— Слушаюсь, Хаким — паша…
Хруст замка. Лязг засова…
— Он привязан Хаким паша…
— Клянусь Аллахом, ты слишком много болтаешь. Если бы он и не был привязан — смог бы мне навредить этот слизняк?
— Конечно нет, Хаким-паша…
В глазах после пытки — плавали какие-то круги. Он с трудом различил двоих — одного, в черной куртке с короткой, окладистой бородой, и другого, в некоем подобии военной формы с автоматом и разгрузкой.
— Грязный слизняк… Просто поверить не могу, что они ступали по нашей земле как хозяева.
— Иншалла, этого больше не будет.
— Русский сказал, скоро мы — пойдем по их земле войной…
— Ключи у тебя?
— Да, но…
Обан различил резкое движение и два хлопка. Второй, в военной форме — повалился на пол, гулко стукнул автомат…
Первый — побежал к двери и закрыл ее. Затем — подбежал к трупу, обыскал его, накинул на шею ремень автомата. Звякнули ключи.
— Потерпи….
Шелкнули наручники. Опустившись на колено, неизвестный расстегнул кандалы.
— Идти можешь? Говори со мной, амрикай.
Обан оперся о край стола — и в следующий момент его вырвало, вода, которой он нахлебался — рванулась зловонным потоком…
— Надо уходить, амрикай… Посты проверяют каждые полчаса. Поднимут тревогу и нам уже не уйти…
— Кто… ты
— Это неважно. В Ираке помнят добро, амрикай…
Обан попытался идти. Чуть не упал — но неизвестный — ловко подхватил его.
— Осторожно. Нам надо попасть на время намаза. Тогда мы сможем выйти из здания и сесть в машину. У меня есть намазы в мобильнике…[62]
— Где… мы?
— Аль-Азизия, амрикай. База спецназа. Они привезли вас сюда.
— Господи…
— Вы не первый. Они убили здесь стольких, что не сосчитать. Они хуже федаинов.[63] Вам повезло — вас они вряд ли бы оставили в живых…
Иракец — поднял американца, закинул руку на плечо и потащил к двери.
— Пошли, амрикай, надо спешить…
— Американец. Здесь… еще один американец. Еще… американец.
— Ему ничем не помочь. Он в другом блоке. Я не смогу вытащить… вас двоих.
— Я должен… его видеть. Иначе я… никуда не пойду.
— Ты… дурак, амрикай…
— Я… должен… его видеть. Иначе я… никуда не пойду.
62
Есть специальные мусульманские мобильные телефоны, которые включаются во время начала каждого намаза и поют азан, чаще всего — записанный на аудио азан с мечети Аль-Харам в Мекке