Место, где мы спрятались — было удобным, можно было даже посидеть. Только дышать было нельзя — в Ираке не введены нормы выхлопов Евро-7, и каждый самосвал, проходящий мимо — обдавал нас густым облаком дизельной гари…
Подольски — посматривал на меня, будто хотел что-то сказать, но не решался. И мне это, в конце концов надоело…
— У нас есть поговорка — сказал я — что ты смотришь на меня как на врага народа. Если есть что сказать — давай, говори…
— Черт… да, есть что сказать. Все время хотел узнать… еще в Москве… только времени не хватало…
— Давай, давай. Не нагнетай.
— А почему вы против свободы, а?
— А вы — это кто?
— Вы, русские. Вы все, у нас принято считать, что русских угнетает власть, не дает им высказывать свое мнение, выражать его на выборах. Но я то жил в вашей стране, меня этим не провести. Я знаю, что у вас нет свободы, потому что она вам и не нужна. Скажи мне — а почему так?
Я зевнул
— А в чем это заключается — нет свободы. Вот скажи, конкретно, что такое — нет свободы.
— Свободы для людей выбирать, как им жить. Вы подавляете ее. И не говори, что это не так.
— Почему, так. Мы с тобой находимся в стране, где шестнадцать лет назад вы отворили врата свободы. И демократии местного разлива. Такие как Обан сделали это. Тебе напомнить, что он говорил, и что он уже сделал?
— Черт, это несправедливый аргумент. И ты это знаешь.
— Почему же? Он едва не убил тебя, ты это забыл? Он всучил тебе мешок фальшивого бабла и отправил на смерть в болота.
— Ты прекрасно знаешь, что все задумывалось не так — не сдавался Подольски — мы пришли сюда для того, чтобы дать иракскому народу свободу от убивавшей его диктатуры. И мы не виноваты в том, как иракцы своей свободой воспользовались.
— … а кто виноват? Маленькие зеленые человечки? — спросил я
— Вы — куда бы вы не пришли, вы везде поддерживаете тиранов и новую тиранию. Неужели вы не понимаете, что это путь в никуда, а?
Путь в никуда. Отлично сказано…
— Послушай, друг… — сказал я Подольски — раз время есть, я тебе кое-что объясню. Первое — я не узнаю, в какое дерьмо превратилась Америка. Все эти фрустации и все такое. Что касается меня — я живу по принципу: все, что происходит со мной, имеет причины во мне самом. Только я — являюсь причиной всего, что со мной происходит. И знаешь… это правильно, потому что если я хочу что-то изменить — я меняю себя. Это намного проще, чем изменить кого-то. А вы — все время меняете мир, получая раз за разом по морде. Говорите всякую хрень, что мол, не ожидали, что будет именно это. Отвечайте за последствия, черт побери, а не успокаивайте себя. Это первое. Второе — у вас есть одна проблема. Вы готовы доверять первому встречному, если не знаете его. Это потом, когда он уже сделал что-то плохое — вы перестаете ему доверять. А у нас, у русских — опыта побольше, все таки наше государство втрое старше вашего. И мы знаем про окружающие нас народы достаточно, чтобы знать, кому доверять, а кому нет. И третье, самое главное. Ваша демократия — это борьба и вы это знаете. Проблема только в том, что здесь борются с использованием автомата Калашникова. Так было. Так есть. И наверное, так будет в будущем. Ни вы, ни мы — не можем с этим ничего поделать. Только если мы — не боремся с тем, с чем не в силах бороться — то вы ведете себя как разгневанные дети, которые в ярости крушат об пол не понравившуюся им игрушку. И не надо больше об этом. Не хочу, нахрен, ничего слушать…
Караван машин — появился почти сразу после того, как мы столь бесславно закончили свой пустой и бессмысленный разговор о свободе и свободе применительно к Востоку, понимания не добавивший, но зато добавивший отчуждения. Караван был намного больше, чем я ожидал — белый Вольво-100[80] с дипломатическими номерами и трехцветным флажком на крыле и несколько внедорожников, в том числе бронированный и удлиненный G500, на котором ездил…
Известный человек на нем ездил. Все в свое время.
Я хлопнул Подольски по плечу и кружным путем пошел на выход. Прикрывать меня… большей глупости и не придумать. Да и что — в своих стрелять. У Подольски — было оружие получше — камера, которую мы установили. Если меня сейчас арестуют — то Подольски уйдет и поднимет шум.
Я надеюсь, по крайней мере…
Но арестовывать меня — похоже, никто и не собирался. Меня остановили метров за двадцать от машин — охрана была мощной, первого разряда — и тщательно обыскали. Забрали оружие, проверили сканером — даже портативным рентеновским, который способен выявлять взрывчатку, вшитую под кожу. Убедившись, что таковой не имеется — пропустили вперед. Из удлиненного гелика[81] — выбрался Музыкант, из еще двух внедорожников — вышли Павел Константинович и еще один человек, в котором я опознал москвича, одного из тех, кто приехал со спецгруппой. Как опознал? А только полный придурок — будет носить шерстяной костюм в такую жару.
80
Для справки — к указанному периоду были сильно подорваны отношения с ЕС, был принят закон о борьбе с роскошествованием, в числе прочего запрещавший приобретать автомобили БМВ, Мерседес и Ауди за государственный счет. Вольво, принадлежавшая уже десять лет китайцам — выпускала роскошный седан серии 100 — и вот на нем то и остановили свой выбор чиновники и дипломаты. Как в последние годы жизни СССР — в Москве было полно Вольво-740