— Мужчины! Воины! — хрипло крикнул генерал Рафикат — я один из вас! Я бедуин! Помните ли вы меня!
Он и в самом деле был бедуином. Правда — только наполовину, а здесь это очень важный нюанс. На Востоке не любят полукровок. Поэтому, толпа зашумела сдержанно, а старики хранили гордое молчание…
— Я пришел, чтобы выразить восхищение храбрыми воинами, которые остановили злобного и коварного врага и не дали ему скрыться!
И снова — сдержанный шум. Я могу сказать, что думают сейчас бедуины — они ни за и ни против. Пока они ждут…
— Вы хотите знать правду! Правда в том, что все мы, сыновья этой земли, и все — хотим ей добра, хотим процветания нашего народа! Десять лет прошло с тех пор, как мы разбили и выгнали американских солдат, это верблюжье отродье, этих сыновей псов и шакалов со своей земли! Это сделали мы, мужчины и воины!
На сей раз — толпа согласно взревела. Уход отсюда американцев… хотя они не были разбиты в бою, они просто поняли, что пока они тут, они мишени — с каждым годом представляется иракцам все более и более блестящей победой. И верно, скоро это станет аналогом нашего Девятого мая. Нельзя сказать, что оснований нет совсем. Американцы были настолько уверены в своей скорой победе, что у них даже не было желания договариваться с кем-то из местных, они пришли сюда всерьез и надолго. А через три года — генерал Дэвид Петреус сидел за одним столом с шейхами самых отмороженных племен и спрашивал, сколько им надо платить за то, чтобы их мужчины перестали зарабатывать подкладыванием бомб на дороге и ночными обстрелами американских баз. Он даже не понимал что в этот момент, его просто презирали: если бы он, как Саддам открыл огонь химическими снарядами по непокорным селениям или приказал бы вбить кому-нибудь в голову гвоздь — его бы ненавидели, но в то же время и уважали. А через шесть лет — американцы тихо и незаметно ушли в Кувейт по той же дороге, по которой пришли, имея в своем багаже пять тысяч убитых, тридцать тысяч раненых и искалеченных, затраты, сопоставимые с годовым бюджетом своей страны, вновь приобретенного смертельного врага и полное разочарование в себе самих и своей возможности строить будущее. Надо знать американцев, чтобы понимать как тяжело психологически им воспринимать то, что будущим они не управляют и построить его не могут. Просто потому, что банды козопасов — оказались сильнее их. Вот и все. А вот мы — здесь надолго. И многие, в том числе и я — согласно кричим вместе с иракцами, приветствуя их победу. Нам она понятна. У нас уже такая была.
Тем временем — генерал Рафикат насупился, поднял над головой тубус Стингера.[18] Так, со стреляным тубус в руках и продолжил.
— Но есть подонки и негодяи, которые продают свою страну! Есть те, кто продал свою страну за пачку денег и чужой паспорт! И они среди нас!
Раздался ропот
— Смотрите! На этой трубе — американские буквы! Американские собаки дали это оружие предателям для того, чтобы они убивали им нас! Не найдя способа убить нас в честном бою, американские собаки и жиды решили стравить нас друг с другом!
Снова ропот, кое-где — и согласные крики
— Я предупреждаю всех, кто имеет дела с американцами и жидами, что за такое преступление положена суровая кара! Тот, кто будет стрелять в солдат, будет убит, его дом будет взорван, а его семья изгнана из страны! Тот, кто будет иметь дело с жидами, клянусь Аллахом будет повешен как собака, его дом будет взорван, а всю его семью и весь его род так же постигнет кара!
Неплохо. Американцы — вдруг превратились в жидов. То бишь евреев, которые тут — все равно, что Сатана. Определенно иракцы начинают учиться…
— Тот, кто берет в руки американское оружие, чтобы убивать правоверных — тот продает не только свою страну! Тот продает ислам, предает Аллаха Всевышнего и становится одним из кяфиров!
Кто-то тронул меня за рукав — оказалось, Павел Константинович. Осунувшийся от недосыпа, в арабской клетчатой куфие…
— Поехали, нечего тут делать…
Стараясь не привлекать внимания, мы выбрались из толпы — уходить во время выступления крайней невежливо, но я стоял на самом краю, не заметили. На углу, подальше от заведенной толпы — стоял ЛандКруизер с заведенным двигателем. Мы забрались в машину, я тут же открыл холодильник, нашел что искал — банку Ред Булла, энергетика. Открыл и присосался — а то щас свалюсь…
— В город, Вова… — приказал шеф
Внедорожник тронулся, переваривая своей подвеской неровности улиц приграничного иракского городка. Выбрались на дорогу, промчавшись мимо блок-поста Гвардии. Там тоже снимались. Город. Кое-где в другом месте — тоже был только один Город. Его так и называли в разговорах: Город. Город Грозный…
18
Голословно — слова о том, что ты в бою сколько то там убил — не принимаются. Надо что-то материальное — а погон у духов нет. Уши режут только самые отмороженные. Потому — берут документы, затворы автоматов, стрелянные тубусы ракетных установок. Тубус Стингера считается отличным результатом.