— Я так и не услышал — что взамен?
— Взамен…
Под водой — Джейк передает мне небольшой пакетик. Я знаю, что там — карта памяти на девяносто шесть гигабайт размером с ноготь. Запаяна в пластик. Я прячу ее в кармашек трусов.
— Кое-какая информация. Небезынтересная для вас.
— Эшелон?
— Он самый. И кое-что россыпью с наших сайтов. Извини, данных первичной обработки я не приложил, но вы и сами все сделаете, голова у вас варит. Инфы много. Против вас — готовится что-то серьезное, друг мой.
Эшелон — система глобального перехвата информации, которую США поддерживают вместе с Великобританией. Это то немногое, чего у нас нет. Все дело в проклятой технологической революции, которую еще СССР успешно просрал… простите за мой французский. Девяностые годы — это годы изменившие мир, годы персональных компьютеров, интернета, электронной почты. Американцы выиграли, а мы проиграли именно здесь — при том, что прообраз интернета был изготовлен в СССР для военных целей на десять лет раньше, чем в США… просто головы не хватило, послушались пары ублюдочных академиков. В принципе — они говорили то же, что и прославленная IBM, только вот пацаны в калифорнийских гаражах с этим были не согласны. [31]И потому — так получилось, что сейчас большая часть мира вокруг нас — это детище США. Интернет, телефоны, почта, все компьютерные программы — что Майкрософт, что Мозилла — это все либо США либо международная кооперация при лидерстве США. И потому — США имеют сейчас уникальную возможность прослушать любое, подчеркиваю — любое средство электронной коммуникации в мире. Этого — мы не имеем и иметь не будем, потому что отставший поезд уже не догнать. И вот такие парни как Майкл, дающие нам причаститься из этого источника — на вес золота.
А то, что против нас что-то готовится — это я и сам чувствую. Уже с месяц — мне это не дает покоя…
— Свадьба? [32]
— Она самая.
— Где? Здесь?
— Мы думаем, что да. Здесь.
Я подплываю ближе.
— Дай мне что-то еще.
Джейк молчит
— Ну же, друг. Мы на одной стороне ты это знаешь. Мы пропадем, если будем действовать поодиночке.
Джейк думает. Потом — начинает говорить.
— В начале этого года в Дохе произошла встреча. Нам не удалось получить достаточно информации о ней, не удалось не только записать ее — но даже получить точный состав участников. Есть только подозрения. Главный вопрос на ней — ваше проникновение в Ирак и сотрудничество с Ираном. Ваша шиитская ориентация. Они понимают, что ваша совокупная программа модернизации Ирака и Ирана — для них это смерть. На то, чтобы это прекратить ассигнованы огромные средства.
— Конкретнее. Миллионы? Десятки миллионов?
Джейк качает головой
— Сотни, друг. Сотни миллионов долларов — выделены для того, чтобы заставить вас уйти отсюда. Конечно, часть этих денег уйдет на обеспечивающие мероприятия. Египет, Ливия, Алжир. Но значительная их часть пойдет непосредственно против вас. И здесь и в России.
Интересно, почему я не удивлен, а? У нас все-таки после ВОВ, тяжелейшей войны, которую мы выиграли, огромной кровью — сложилось совершенно неправильное представление о сути агрессии и сути войны. В нашем понимании агрессия — это двадцать второе июня сорок первого года, это нечто такое, чего нельзя не заметить. Ради того, чтобы этого не было — мы держали в Европе огромную, намного превосходящую то, что действительно было нужно военную группировку. Наклепали пятьдесят тысяч танков…
А как быть, если каждый год — несколько десятков тысяч жителей вашей страны выезжают на хадж, в чужую страну — причем это не бедные люди, это богатые и авторитетные люди. И как быть, когда их тут обрабатывают и обрабатывают вполне профессионально — настолько, что несколько лет назад один глава района в Татарии, вернувшись с хаджа — за государственный счет провел всем жителям своего района кабельное ТВ, чтобы они смогли смотреть Аль-Джазиру? Возвращаясь — они кто? Все еще граждане России — или уже нечто другое?
И почему это мы решили, что нам от США угрожает опасность, от НАТО угрожает опасность — а на Востоке живут одни козопасы, которые и в принципе то никакой опасности представлять не могут. Неужели потому, что двадцать второе июня по историческим меркам случилось относительно недавно — а крымские набеги на Москву были давно? Почему мы, что в военных академиях, что где — пережевываем жвачку танковых атак и ядерных ударов — в то время как война уже давно ведется против нас другими методами и средствами. По всей стране — пятая колонна. Недовольные, молодые, желающие действовать, ненавидящие власть. И находящие единомышленников в исламе — это не только татары, не только среднеазиаты, но и русские. Это и есть их война. У них нет танковых дивизий, но у них есть легионы проповедников, которые готовы дать простой ответ на любой сложный вопрос, существующий в жизни. Готовые предложить свою систему ценностей, свое братство. Готовы подкупать, убеждать, сидеть в тюрьмы за свои убеждения, и даже там вербовать своих сторонников.
Воевать с этим — можно. И нужно. Только ставя под угрозу саму метрополию ваххабизма, сам ее рассадник — можно о чем-то разговаривать и чего-то требовать. Саудовские принцы — трусливы, они дадут денег, но они не готовы умирать за то, во что они верят. Умирать — должны другие.
Надо выяснить еще одно.
— Скажи, друг… — спрашиваю я — та информация, которую ты запрашиваешь, она нужна, потому что на той встрече были сотрудники ЦРУ?
Джейк снова молчит. Потом — раздраженно бьет по воде кулаком, вода летит во все стороны, в том числе и на меня.
— Да, черт возьми. Мы подозреваем, что были и не один…
Я молчу
— Ты наверное, уже догадался, что я даю тебе информацию не из-за денег, верно?
Похоже, момент истины. Как у Богомолова в книге «В августе сорок четвертого» — только не на своей земле… да и не на земле вообще. В мае две тысячи девятнадцатого правила другие: если хочешь, чтобы твою землю оставили в покое — воюй на чужой…
— Догадался…
— У нас… неплохая страна, Алекс — он впервые за все время, пока мы работаем вместе, называет меня по имени — но что-то случилось с нами в последнее время. Что-то сломалось, что-то фундаментальное, что не позволяет нам больше быть самими собой. Раньше мы четко знали, что есть добро и что есть зло. Американский солдат не пошел бы в бой, если бы не был уверен, что сражается на стороне добра, его вел в бой не только приказ. Потом мы научились мириться со злом — и в том была немалая доля вашей вины. Потом мы научились сотрудничать со злом к взаимной выгоде и этот шаг мы уже сделали сами. А теперь… некоторые люди в правительстве и в ЦРУ сознательно перешли на сторону зла и там остаются. Именно эти люди — и были на той встрече.
Пробовать дожать? Или не нужно? В такой ситуации — можно запросто потерять агента навсегда. Шантажировать его не получится, я прекрасно это понимаю. Деньгами его не купишь — вот почему он наверное лучший агент из всех, которые у нас здесь есть, возможно из тех, какие у нас есть вообще. Такие не продаются за деньги — за деньги продаются последние шкуры…
Но все таки рискну
— В вашей стране, Джейк, всегда были и будут люди, которые будут против России. Мы это понимаем. Так получилось. У них тоже есть своя правда, как не крути. Для них Россия — исчадие ада, ее нужно уничтожить любыми средствами.
Джейк резко поворачивается ко мне. Снимает очки. Сорвался? Бли-и-ин…
— Знаешь, друг, откровенность за откровенность. Раз уж у нас сейчас — сеанс душевного стриптиза. Мне не особо нравится ваша страна — и никогда не нравилась. Меня учили воевать против вас. Воевать за свободу. И знаешь что? Мне не нравится, что вы делаете со свободой. С демократией. Как вы искажаете их смысл. Как вы искажаете смыслы всего, что попадает вам в руки.
…
— Ваша проблема в том, что вы никогда не бываете честны. Даже с самим собой. Не знаю, почему это так — но это так. Да, вы умнее и хитрее нас, это я признаю. Да, вы жестче и, наверное, жизнеспособнее нас — это я тоже признаю. Но наш мир — я имею в виду американский мир, который мы тут хотели построить — он намного лучше того, что вы строите везде, куда приходите. Намного лучше, друг мой — и думаю, вы сами это понимаете. Нет, я не обвиняю вас в том, что вы не дали нам его построить — тут другие приложили руку. Но все равно…