– Сестра, заткнитесь!
– Ну-ну, Штрауб... Моника права, так уже лет семьдесят не рожают. Если только в Китае или Индии...
– Громов, вы тоже заткнитесь. Вы что же, знаете, как повлияет на младенца сталумин или обезболивающее? На этого младенца? Вы что, подписку не давали? Забыли, чей это мальчик?
– Нормальный парень, по всем показателям внутриутробного исследования.
– Лет через двадцать увидим, нормальный он или нет, коллега. Тужься, милая... немного уже осталось...
– Аа-ааа! Аааа!
– Так, так... еще чуть-чуть... Великолепно! Выскочил, как пробка из бутылки шампанского!
– А-ахх...
– Сестра... Моника, вам говорю!.. Обработайте пуповину, послед на анализ! Громов, вколите ей успокоительного, пусть поспит. Жанна, обмойте ребенка и на весы!
– Н-не надо, доктор... н-не хочу спать... сыночка... дайте м-моего сыночка... а-ахх...
– Ты с ним еще наиграешься, красавица. Спи! Вот так... Жанна, вес!
– Четыре двести, доктор Штрауб. Чудный малыш! Смотрите, улыбается!
– Ну-ну, без сантиментов! Дайте-ка я на него взгляну... Вроде бы самый обычный ребенок... Как вы считаете, доктор Громов?
– Две руки, две ноги, пять пальцев, одна голова и... хмм... все остальное, что мальчику положено... Явно не урод. Я бы даже сказал, симпатичный. Глаза серые, мамины. По-моему, тут от фаата ничего.
– А вы их видели, этих фаата?
– Видел, доктор Штрауб. Трупы – на снимках, а живых – в трансляции с кораблей Тимохина. Глаза у них совсем другие, радужка серебристая и заполняет глазное яблоко, волосы темные и...
– Ну, о волосах тут рано говорить. Внешне все в порядке, но я бы взглянул на внутренние органы.
– Проведем интроспекцию?
– Да, не помешает. Жанна, несите его к установке. Еще один момент, коллеги... сестры и вы, доктор Громов... Напоминаю о подписке, которую дали мы четверо, и о том, что мы не просто медики, а служащие ОКС. Сегодня мы приняли роды у лейтенанта Абигайль Макнил. Отец ребенка – лейтенант Рихард Коркоран, ныне покойный. Это все, что нам надо знать.
– Солнышко мое, родной мой, маленький... – Чмок, чмок, чмок. – Проголодался...
– Поддерживай ему головку, Эби. У тебя хорошее молоко, высокой жирности. Он быстро наедается.
– Да, сестра Жанна. Он прелесть, верно?
– Конечно, девочка, конечно. Чудный малыш! Я знаю, что говорю. У меня трое... трое сыновей и две внучки от старшего.
– И где они?
– Средний служит на «Барракуде», младший – на «Орионе», а старший не пошел в Космофлот. Он художник. Был художником...
– Почему был, сестра Жанна?
– Он погиб, Эби. Недавно... Сам погиб, и его жена, и мои маленькие внучки... прими, Господь, их невинные души... Все погибли, Эби, когда над Льежем взорвался аппарат фаата..
– Не плачьте, сестра Жанна, ну пожайлуста, не плачьте... Смотрите, он вам улыбается... Мой сыночек...
– Павел, он идет к тебе... смотри, как хорошо идет... а теперь к Йо... Ты ведь узнал дядю Павла и тетю Йо, малыш? Узнал, да?
– Та. Тата Паша, тета Е. На вучки! Тета Е!
– Он хочет, чтобы я взяла его на руки?
– Да, Йо. Ты ему нравишься. Ты такая красивая!
– Он теплый... кожа такая нежная... и запах... он пахнет тем, что пьют... не подсказывай, Павел, я вспомню... да, молоко... Он пахнет молоком. Удивительно!
– Ты удивляешься, Йо? Почему? Ты ведь уже видела детей, верно?
– Видела, но не держала на руках. И потом, это были... как сказать?.. да, чужие дети. Я не могла их потрогать. Я знаю, что трогать можно только своих детей или хорошо знакомых. Так положено на Земле.
– А у вас?
– У нас, в Новых Мирах, я не встречала детей.
– Даже когда сама была маленькой?
Молчание. Потом:
– Эби, пусть Йо и мальчик поиграют. Вот здесь, в песочнице... А я хотел бы прогуляться. Покажи мне свой сад. Вишни... это, кажется, вишни? Как они цветут!
– Это не вишни, Павел, это сливы. Вишни за домом.
– Пойдем туда.
– Почему ты меня уводишь?
– Хочу тебе кое-что сказать. Не расспрашивай Йо о детях. У бино фаата нет детей, только потомки. Следующее поколение тхо, рабочие, воины или пилоты.
– Но разве потомки не дети?
– Не совсем. Я тебе говорил: не обманывайся внешним сходством между ними и нами. Физиологическое сходство велико, вплоть до клеточного уровня, но их мир иначе организован, и детям в нем места нет. Считается, что детский возраст непродуктивен, что дети ничего не дают, а только потребляют, отнимая у общества массу ресурсов. Кроме того, дети уязвимы. Самое уязвимое звено в биологии любой расы, вымирающее первым в случае войн, болезней, природных катастроф, и его уязвимость пропорциональна времени детства. В Затмениях первыми гибли дети, а с ними погибал генофонд... При этом чем больший срок необходим для достижения зрелости, тем большие нужны затраты, чтобы сберечь новое поколение. Нерационально, понимаешь?
– Но может ли быть иначе? У нас, у людей? А фаата ведь люди!
– Может. Они практикуют искусственное осеменение, и женщины-кса, особая каста, вынашивают плод в течение пяти-шести недель. Очень быстро, под волновым облучением, так же, как было с тобой на их корабле. Потом младенца помещают в инкубатор... не совсем в инкубатор, это скорее установка для ускоренного физиологического развития. Йо не смогла описать эту машинерию. Она знает только, что вышла из нее взрослым человеком примерно через год. Взрослым, владеющим языком и даже кое-какими профессиональными навыками... Вот и все ее детство. Для нее ребенок – чудо из чудес.
– А она сама... то есть вы оба... ты и она...
– Нет, Эби, нет, у нас детей не будет. Ее каста тхо бесплодна.
– Но бесплодие лечится!
– Это не болезнь, не бесплодие земной женщины, Абигайль, ее организм просто не вырабатывает нужных гамет [Гаметы – половые клетки. При оплодотворении гаметы противоположных полов слипаются, образуя зиготу, из которой развивается новая особь.]. С этим ничего нельзя поделать, милая. На Лунной базе и здесь, на Земле, ее смотрели лучшие специалисты... смотрели тщательно, ты уж мне поверь! Да и не в этом дело.