Он стоял в странной рощице под огромным деревом, чья крона раскинулась подобно зонтику из переплетавшихся ветвей и широких листьев; дерево окружали кольцом другие деревья той же породы, но не такие большие, почва заросла сине-зеленой травой или, возможно, мхом, а в безоблачном фиолетовом небе висело солнце, не золотистое, как на Земле, а скорее оранжевое, раза в два покрупней земного. Такого неба, травы и деревьев не было ни на Ваале, ни на Астарте, ни в других мирах, где он бывал, хотя, прослужив в космофлоте четырнадцать лет, высаживался на многие планеты, а еще больше представлял по головизионным записям. Количество миров, изученных с того момента, как контурный привод открыл дорогу к звездам, все возрастало и возрастало, не перевалив, однако, границ, посильных для человеческой памяти, и капитаны, пилоты и навигаторы должны были их помнить наизусть. Он точно знал, что планета с такой атмосферной рефракцией не посещалась никогда.
Деревья, окружавшие центрального гиганта, затрудняли обзор. Коркоран сделал несколько прыжков – легких, стремительных, как бывает в снах, – проскользнул между двумя бугристыми стволами и завертел головой, осматривая местность. Странная роща венчала вершину пологого холма, а вокруг него тянулась равнина все с той же сине-зеленой травой, с другими холмами таких же плавных, мягких очертаний, с деревьями, высаженными по кругу или выросшими так в силу естественных причин. Равнину пересекала река, медленная и довольно широкая, и на ее берегу виднелись то ли здания, то ли бараки – длинные, невысокие, белые, похожие формой на перевернутую пирогу. К одному из них неспешным караваном плыли груженые платформы, исчезая в темном провале ворот. Похоже, с травой – в этом Коркоран почти не сомневался, хотя разглядеть в деталях груз было трудновато.
Генетическая память... То, что видел и знал один из предков, далекий или близкий, питало его Сны... Тетушка Йо, учившая его языку, об этом не говорила – во всяком случае, такого Коркоран не помнил, а все рассказанное ею в голове держалось крепко. Но она была тхо, всего лишь тхо, а Коркоран, очевидно, происходил от бино фаата правящей касты, от существа с высокоразвитым мозгом. Клаус Зибель придерживался того же мнения, а кому судить лучше пего? «И меня», – подумал Коркоран, все еще оставаясь в сонном забытьи. В тридцать семь лет человек знает о себе достаточно, чтобы постичь тайны собственного разума, души и сердца. Тем более если он не совсем человек...
Платформы плыли и плыли нескончаемой чередой, проваливались в разверстый зев ворот, и он догадался, что видит пищевую фабрику. Было ли это его заключением или подсказанным памятью предка? Скорее, второе: в редких Снах, в которых случалось попасть в мир фиолетовых небес, он не мог приблизиться к зданиям на речном берегу. Это означало, что фаата, его биологический отец, там не бывал, и никаких воспоминаний, кроме общей картины, не сохранилось – если, конечно, воспоминания не угасали при передаче от предка к потомку. Коркоран такой тенденции не исключал, но подтверждавших ее данных не имелось ни у него самого, ни у Зибеля.
Он все же попытался сделать шаг к фабрике у реки, но кончилось это как всегда: Сон прервался. Возникшее чувство беспокойства и ментальный импульс, пришедший от Селины Праа, разбудили его окончательно.
– Капитан!
Веки Коркорана приподнялись, взгляд метнулся к обзорному экрану, затем к панели пилота, у которой сидел Сантини. Над ней неярко вспыхивало серебристое голографическое марево с плывущими в глубине темными символами глифов [Глифы – система знаков, используемых при передаче сообщений па космические расстояния. Тренированный специалист может читать их непосредственно, компьютеры же используют глифы для корректировки и восстановления звука (звуковой речи).]. Переход от Сна к реальности был внезапным, но такие скачки давно уже не ошеломляли Коркорана: он обладал на редкость устойчивой психикой.
– Капитан, сигнал от флагмана. Двадцатиминутная готовность. – Голос Селины был ровным, и волнения в нем не ощущалось – она проходила сквозь Лимб [Лимб (от лат. limbus – кромка, кайма) – измерение квантового хаоса, неупорядоченная часть Вселенной, оборотная сторона структурированной в Метагалактику материи. При погружении в Лимб становится возможным совместить две точки (два контура вещественного тела) в разных местах метагалактического пространства и совершить мгновенный переход между ними. Этот эффект используется всеми высокоразвитыми расами для межзвездных путешествий.] не в первый раз.
– Вижу. Всем занять места по боевому расписанию.
Селина Праа передала его команду. Она была хорошим помощником, надежным, компетентным и, вероятно, способным к большему, чем служба на малом фрегате-разведчике. «Первый помощник капитана крейсера» звучало бы много солиднее, а тут она даже звания «первый» не носила – «Коммодор Литвин» был невелик, так что второго, третьего и других помощников тут не полагалось. Но на любом из трех космических флотов честь оказаться в отборном экипаже ценили выше должностей.
Коркоран повернулся к экрану локатора. В его глубине, выстраиваясь редкой цепочкой, ползли силуэты огромных боевых кораблей: самый ближний – флагман «Европа», на котором он служил еще недавно, а за ним – пять сестриц, и все на «А», пять тяжелых крейсеров из той же серии – «Азия», «Америка», «Африка», «Австралия» и «Антарктида». Группа «37», как она числилась в секретном списке Третьего космического флота, или эскадра ответного удара, как называли ее неофициально. «37» не было номером подразделения и не означало чего-то подобного тридцать седьмой модели корабля или модификации оружия; символика была иной, напоминавшей, что с момента Вторжения фаата миновало тридцать семь лет. Больше трети столетия; вполне достаточный период, чтобы разобраться с тайнами чужого звездолета, создать свои, не столь гигантские, но мощные, обшарить окрестности Солнца в пределах тридцати парсек и призадуматься о возмездии. Каким оно станет, было известно лишь Карелу Врбе, коммодору и командиру группы «37»; лишь он имел доступ к директивам Комбеза и документам, врученным лично Вторым спикером. Вообще-то вести эскадру должен был Павел Литвин, но люди предполагают, а Бог располагает и отмеряет каждому человеку свой жизненный срок... После смерти Литвина командира подбирали с особым тщанием, и Врба был, очевидно, наилучшим кандидатом – опытный, хладнокровный, еще не старый и готовый выполнить любой приказ. В Сражении у Марсианской Орбиты погибли его отец и старший брат, и Врба пришельцев ненавидел лютой ненавистью. Но личные чувства не влияли на его решения.