— Не могу больше прятаться, как страус, в песок. Бывают случаи, когда человек должен переступить через свой страх. А то все это может плохо кончиться. Завтра они рванут какую-нибудь ядерную станцию или химзавод. Вы же знаете, как у нас охраняют особо важные объекты. И что тогда?
Лицо из квадратиков исчезло. На экране появился ведущий программы.
— Мы не утверждаем, что мнение нашего гостя, имени которого мы, по понятным причинам, не называем — истина в последней инстанции. Мы не говорим о том, что его утверждения во всем справедливы. Но… Россия входит в двадцать первый век с самым большим ядерным потенциалом. Реалии конца двадцатого века — мир не противостояния, а сотрудничества. Однако не секрет, что многие наши сограждане еще делят мир на «наш» и «их». Эти люди живут идеологией холодной войны, видят в остальном человечестве врагов, скрывающих коварные помыслы за очаровательной улыбкой. Не секрет, что немало «ископаемых», живущих подобными идеями, есть в силовых структурах. Учитывая историю наших силовых ведомств и их традиции, не такой уж и невероятной кажется версия нашего гостя…
По другой программе показывали начавшиеся в Европе крупномасштабные учения НАТО. В них участвовали и Вооруженные силы недавно принятых в блок стран.
Мелькали картинки — «стелсы», авианосцы, отъевшиеся «псы войны».
— Сегодня у НАТО нет главного противника — СССР. Но лидеры стран — членов НАТО, считают, что и в новых условиях блок должен продолжать существование из-за появления в мире новых очагов угрозы. Сегодня войска НАТО — мощные, оснащенные суперсовременной техникой, с профессиональным личным составом, способны выполнять любые задачи в любом уголке Земли, — радостно, на грани ликования, сообщил корреспондент.
Следующий сюжет был посвящен ставшему привычным на Руси торгу. Чеченские боевики захватили еще троих российских военнослужащих и торговались об условиях их освобождения.
Голубев сделал отметку в своем плане. Модель номер четыре продолжала реализовываться четко и без проволочек.
— Смотри, как научились работать, — Голубев продемонстрировал анализ последних телепередач и нескольких текстов в газете. — Они используют нейролингвистическое программирование.
— То есть забивают гвозди прямо в подсознание путем постановки фраз и звуков, — произнес Алексеев.
— Верно. Формируют у людей определенные реакции на определенные раздражители. Как у собаки Павлова. Когда придет час «Ч», час «Местного контроля», люди его воспримут или как неизбежное зло, или просто откровенно вяло, или, наоборот, как самый счастливый день в своей жизни.
— Надолго этого программирования хватает?
— Ненадолго. Но на основной этап их операции хватит.
— А ведь зло возвращается, — сказал Алексеев. — Они и не подозревают, насколько быстро оно может вернуться.
— Ты мистик? Или оптимист? — Голубев хмыкнул.
— Я мистик, — кивнул Алексеев. Зазвонил телефон.
— Груз на месте, — сообщил Жаров. — Все прошло без проблем.
— Сейчас буду, — закончил Алексеев и положил трубку на аппарат.
Голова у Шершенева гудела. Он разлепил глаза. И вскоре способность воспринимать окружающее вернулась к нему. Он сидел на протертом клеенчатом диване в подвале — почти пустом, если не считать нескольких стульев. В углу находился компьютер и какая-то сложная аппаратура. Руки — в наручниках за спиной. Ноги прикованы цепью к кольцу, торчащему из пола. Напротив него стояли двое. В одном он узнал гаишника. В другом — водителя того самого «Запорожца», который врезался в него на перекрестке, только теперь он вовсе не казался пьяным и запущенным.
— Выпей, — водитель «Запорожца», а точнее, старший лейтенант-спецназовец ГРУ Пащенко, поднес к губам Шершенева чашку с горячей жидкостью.
— Нет!
— Не бойся, не отравим.
Шершенев вдруг понял, что его горло пересохло и ему страшно хочется пить. Жидкость была горьковато-сладковатой, но не как кофе, а по-лекарственному. Жажда прошла, голова начала проясняться.
— Вы понимаете, с кем связались? — спросил он, откашлявшись.
— А ты понимаешь, кто с тобой связался? — спросил лже-лейтенант, а на деле майор Жаров.
Шершенев не знал, но очень хотел знать. Хуже всего, если это друзья того пахана, которому он со ста пятидесяти метров засадил пулю из малокалиберной винтовки. Но как эти бандиты вышли на него? Свои продали? Нет, это маловероятно. Кто еще может быть? Бандиты с большой дороги? Они бы поискали добычу попроще. Провокация соседних «фирм»? ФСБ или МВД? Им-то зачем сдался майор Шершенев?
Впрочем, какой смысл ломать голову? Вскоре все выяснится.
Но объяснять ему никто ничего не спешил. Тюремщики расселись на стульях и молчали. Через четверть часа появились еще два действующих лица. Это был подполковник Алексеев, но Шершеневу знать его имя вовсе не обязательно и даже вредно. А второе лицо — полковник Самойченко — один из лучших психологов ГРУ, специалист по выкачиванию информации из мозгов клиентов и проверке их достоверности.
— Ну, рассказывай о том, что на послезавтра надумали, — с ходу потребовал Алексеев.
Шершенев ощутил, как у него выступил холодный пот и капельки покатились по лбу.
— Вы о чем?
Сперва Шершенев ничего рассказывать не собирался. Тогда его опутали датчиками полиграфа (детектора лжи) и устроили допрос по всем правилам. Самойченко видел людей насквозь и привык играть на их чувствах, выдавливать самые потаенные мысли. Никаких химпрепаратов не понадобилось. Шершенев слишком любил себя и не слишком любил кого бы то ни было другого в этом мире, не собирался ни за кого жертвовать не только жизнью, но и частичкой здоровья. Он выложил все. Алексеев кивнул. Круг замкнулся. Основной пункт из «четвертой модели» нашел свое подтверждение.
— Теперь, Шершенев, работаешь на нас, — заключил Алексеев.
— С чего это? Вы меня после всего утопите в Чистых прудах. Или отдадите под суд.
— Жив останешься. В крайнем случае, если начнется разбирательство по принятой процедуре, в чем сильно сомневаюсь, пойдешь как агент, внедренный в преступную организацию для ее изобличения.
— Я согласен.
— А чтобы не задумал непотребства…
Два часа психолог выворачивал мозги Шершеневу гипнозом и препаратами.
— Будет держаться нормально? Подельники ничего не заподозрят? — спросил Алексеев.
— Ничего, — заверил Самойченко.
— А он не взбрыкнет?
— Вряд ли. Мы его на три дня накачали. С гарантией.