— Вот поэтому они и собираются в Москве. Хотят обсудить, что делать дальше и как строить отношения с Западом. И Гришин с Романовым их пригласят пообщаться, разумеется, под разными поводами. Так что, если Андропов об этом узнает, то в последний момент. Мы готовы пойти на такой риск.
— Ладно, давай так и сделаем, — согласился министр. — Какие-то ещё вопросы, просьбы, пожелания имеются?
— Имеются, — улыбнулся уголками губ Ивашутин. — Никто из твоих сотрудников до последнего момента не должен знать, куда едут, и что будут делать. Как только введешь их в курс дела, они больше не должны куда-либо отлучаться и тем более кому-то звонить. Пусть всё время будут на виду. Учти, Николай Анисимович, Андропова и его свору недооценивать нельзя. Агентов КГБ в твоем ведомстве хватает. И любая ошибка может быть роковой.
— Сам знаю, — проворчал помрачневший Щелоков. — Принимается.
16-17 января 1979 года
Новоникольск — Терехово — Москва
Когда Аня ушла, я попросил Сергея Ивановича встретиться с наставником и окончательно решить вопрос с двумя ПТУшницами, предполагая, что они не успокоятся. Девки могут выпить, и по пьяному делу опять прийти разбираться. Что делать и как с ними поступить, мысли имелись. Я подробно изложил их капитану, который дополнил сказанное своими соображениями и пообещал заняться этим вопросом в ближайшее время. Сергей Иванович настоял на нашем немедленном отъезде, а сам остался в городе, чтобы пообщаться с Игорем Семеновичем. А тот, в свою очередь, должен подключить наших «клубных» милиционеров, благо нужными связями и знакомствами мы уже обросли. Были даже мысли задействовать Веронику и её ухажера. Капитан клятвенно пообещал, что всё сделает как надо, и проблема будет решена.
В Терехово мы приехали часов в шесть. Березин встретил нас во дворе. Когда увидел меня, выбирающегося из машины, на его лице расцвела искренняя широкая улыбка. Соскучился старик. И я по нему тоже. Побритый Иван Дмитриевич как будто помолодел. Морщины чуть разгладились, в глазах появились задорные огоньки. Даже двигаться стал пошустрее. Старик предложил гостям чаю, но Василий и Алла отказались, сославшись на неотложные дела, и сразу же уехали. Березин впустил меня в дом и закрыл дверь. Жар, идущий от растопленной печки, ударил меня теплой волной, заставив чуть сомлеть.
Березин это заметил, и, дождавшись, пока я скину куртку и ботинки, сразу же потащил в большую комнату. А там уже стоял исходящий паром самовар. Рядом примостилась пиалка с малиновым вареньем. Старик усадил меня за стол, и быстро убежал к холодильнику, доставать кастрюлю с гречкой и сковородку для яичницы.
Через тридцать минут я, отдуваясь, отвалился от тарелки. Иван Дмитриевич так обрадовался моему приезду, что устроил настоящий пир.
К гречке с яичницей присоединилась сочащаяся жиром селедочка с нарезанным кольцами хрустящим лучком. На большую тарелку Березин выложил по-быстрому нарезанные бутерброды из ноздреватого черного, ещё свежего хлеба с толстыми розовыми ломтями «Любительской», украшенной белыми кругляшами сала.
И только тогда я почувствовал, как соскучился по родной советской еде. Лопал так, что за ушами трещало. Старик с хитрым прищуром наблюдал, как я энергично уничтожаю гречку, заедая её бутербродами и селедкой.
И только когда я закончил с трапезой, лукаво улыбнулся и спросил:
— Что, Леша, родное всегда вкуснее?
— Ага, — признался я. — За рубежом тоже вкусно готовят. Но непривычно. Вроде бы всё классно. Но когда вы стол накрыли, я сразу понял, чего мне не хватало.
— То, то и оно, — назидательно поднял палец старик. — Дома и уксус сладкий.
— Вообще-то, в пословице о доме ничего не говорится, — усмехнулся я. — Там сказано «на халяву», а так мысль верная, полностью поддерживаю.
— То не суть, — отмахнулся Березин. — Главное, ты понял.
Он помолчал и спросил:
— Как съездили?
— Нормально, — дипломатично ответил я. — Всё, что было намечено, сделали.
— Молодцы, — вздохнул Иван Дмитриевич. — Понимаю, особо распространяться нельзя. Хорошо, что у вас всё получилось. Знаешь, когда я тебе окончательно поверил?
— Когда?
— Когда собственными глазами увидел, что за мразь Чикатило. Эта очкастая сволочь к себе маленькую девчушку заманила. Лет восьми-девяти. И не поспей я вовремя, — старик скривился, — Даже говорить не хочу, тьфу, мразота. Уничтожал эту гниду с большим удовольствием. Как говорил мой начальник, полковник Иосиф Яковлевич Лоркиш, «раздавил гадину с чувством глубокого морального удовлетворения». Отправил паскуду в ад. Там ему самое место.