— Грохнули, таки Чикатило? — оживился я. — Отлично. Большое дело сделали. Считайте, Иван Дмитриевич, доброй полусотне детей и подростков жизнь спасли. Они теперь не погибнут в муках, истерзанные молотком и ножом маньяка, а будут жить, учиться, работать, детей растить.
— Грохнул, — подтвердил помрачневший Березин. — Повесил сволочь. Он ещё и обоссался, когда я его вырубал и от девчонки оттаскивал. Был животным и сдох как животное.
— Правильно сделали, — подтвердил я. — А с девчонкой, что?
— Отпустил её домой, — пробурчал старик. — Она маленькая ещё совсем. Нельзя девочкам такое смотреть.
— Тоже верно. Вас там никто срисовать не мог?
— Никто. Я шарф на подбородок намотал, на лоб ушанку надвинул, да и улица пустынная совсем была, когда уходил. А о следах своего пребывания, сам понимаешь, в первую очередь позаботился. Во дворе хаты сумку с одеждой бросил. Потом, когда к станции подошел, переоделся. Думаю, найти меня очень проблематично. Своих документов не засветил. Даже хату снял в Ростове у одинокого алкоголика. А потом ранним утром в Шахты ездил, один раз на электричке, второй — попутку ловил. И целый день там проводил. На всякий случай даже левые документы взял. Они у меня давно имелись для подобных ситуаций. Как чувствовал.
Старик подвинул ко мне раскрытую коробку с белоснежными квадратиками сахара-рафинада, выложенными ровными рядами, подставил под краник самовара чашку, повернул рычажок. Забулькал, клубясь паром, кипяток, заполняя фарфоровую емкость. Березин дождался, пока чашка почти наполнилась, повернул запор-ветку обратно, подхватил мозолистой рукой пузатенький чайничек и добавил заварки.
— Пей чай, — чашка с блюдцем оказалась передо мной. — И сахарок возьми. Мы на фронте вприкуску любили.
— Хорошо, — я поочередно подхватил пальцами два белых квадратика рафинада, положил их на блюдце, осторожно пригубил чай и поморщился. — Очень горячий.
— Так мы никуда и не торопимся, — усмехнулся Иван Дмитриевич. — Дай ему остынуть чуток.
— Так и сделаю, — пообещал я, дуя на чай.
— Леша, хочу тебя попросить кое о чём.
Я невольно напрягся:
— Внимательно вас слушаю, Иван Дмитриевич.
— Не желаю сидеть на печи, пока вы действуете, — заявил Березин. — Конечно, я уже не молод. Но сила в руках ещё есть, могу быть полезен. Может, это мой последний шанс, принести пользу стране. Вас же немного, и каждый человек на счёту. А я не желаю штаны просиживать, пока судьба Родины решается. Я за неё кровь в Великую Отечественную проливал, а сейчас вы мне предлагаете в стороне остаться? Не получится! Поговори со своими, чтобы меня подключили.
— Иван Дмитриевич, — вздохнул я. — Вы же понимаете, решения принимаю не я.
— А кто? Сергей Иванович? — цепко глянул Березин.
— Он тоже решает далеко не всё. Командует Петр Иванович Ивашутин. Но если вы так хотите не оставаться в стороне, пообщайтесь сперва сами с капитаном.
— Так и сделаю, — кивнул старик. — Поговорю обязательно. Сразу, как только его увижу.
— Правильно. А я вас поддержу, если что.
Приятная сытость и тепло, идущее от печки, разлились по телу блаженной истомой. Я откусил кусочек рафинада, запил чаем и прикрыл глаза. Чувствовал: ещё немного и вырублюсь прямо здесь за столом.
— Разморило с дороги? — где-то далеко, пробиваясь в затуманенное сознание, послышался участливый голос Березина. — Иди спать. Завтра договорим.
На автомате дошёл до печи, избавился от одежды, в майке и трусах нырнул под толстое одеяло и сразу же вырубился, как только голова коснулась большой пуховой подушки.
Проснулся мгновенно, когда день полностью вступил в свои права. Просто выплыл из серого марева сна и открыл глаза. В комнате было светло, лучи холодного зимнего солнца рисовали на полу силуэт окна, поверхность печки приятно грела спину, под толстым пуховым одеялом было тепло и уютно. Вставать не хотелось. Я сладко зевнул, потянулся, хрустнув суставами и замер от пришедшей мысли.
«Сегодня же мой день рождения — 17 лет».
«Ну и что?», — мысленно одернул себя. — «Если победим, отмечу его позднее с Аней, Игорем Семеновичем и ребятами. Проиграем — это уже будет не важно».
Решив не заморачиваться мыслями о «дне варенья», бодро спрыгнул с печки, на деревянный пол. Надел на ноги тапочки и побежал в тамбур умываться. Деда в доме не было, но снаружи раздавался частый стук топора. Иван Дмитриевич рубил дрова.