Выбрать главу

27 декабря 1978 года

(Продолжение)

Пока Иван Дмитриевич ходил в Авдеевку, я снял повязку с головы. Пощупал пальцами ранку в волосах. Вроде, заживает. От пластыря на брови тоже избавился.

Через несколько минут старик ненадолго заскочил домой, в двух словах сказал, что гибель Константина Николаевича подтвердилась, вручил мне рюкзак с деньгами и стволы. Затем растопил печку, показал, как ею пользоваться и подкидывать дрова в топку, велел без стеснений брать продукты в пузатом холодильнике «Зис-Москва», стоящем в тамбуре и пить чай. Дал ещё парочку коротких наставлений, уехал связываться с Сергеем Ивановичем.

В ожидании новостей, я успел сделать комплекс упражнений с пудовыми гирями, прогуляться по двору, провести пять раундов боя с тенью, послушать радио, сытно пообедать яичницей с колбасой и остатками гречки. Вымыл посуду, почитал лежащий на столе свежий номер «Правды».

Шум подъезжающей машины застал меня за столом. Я отпивал маленькими глотками ароматный, исходящий паром чай из пузатой чашки, хрустел баранками, периодически с надеждой поглядывая на сгустившуюся за окном чернильную вечернюю мглу и прислушиваясь к каждому звуку. Одновременно думал о дальнейших действиях, как строить разговор с капитаном, а потом, если получится, и с Петром Ивановичем.

Звук мотора ворвался в моё сознание неожиданно.

«Кто-то приехал. Надеюсь, свои», — мелькнула тревожная мысль.

Я резко вскочил, толкнув корпусом стол, и чуть не расплескав чай. Кинулся к окну. В темноте, сквозь смутно виднеющиеся штакетины забора, пробивались ярко-желтые лучи автомобильных фар. Подхватил лежащий у стола рюкзак, рывком раскрыл горловину, достал «бульдог», заткнул его за пояс сзади. Вытащил из кармана дирринжер. Метнулся ко входу, снимая с крючка и надевая на ходу куртку. Быстро натянул ботинки, лихорадочно завязал шнурки. Звук мотора тем временем стих. Похоже, машина остановилась. Взвел курки дирринжера. Крутанул колесико накладного замка, открывая входную дверь. Осторожно выглянул на улицу, спрятав ладони в рукавах куртки, скрывая от постороннего взора миниатюрный пистолет.

За забором темнели очертания УАЗа. Хлопнула дверь забора. От машины отделилась знакомая кряжистая фигура.

Я облегченно выдохнул, и спрятал дирринжер в карман.

Старик увидел меня, приветственно махнул рукой. Я неторопливо пошел к нему навстречу. Лязгнул замок, скрипнула, отворяясь, калитка и Иван Дмитриевич вошел во двор.

— Все нормально, — сразу ответил на мой невысказанный вопрос он, — Сергей Иванович в машине. Сейчас она заедет, зайдём в дом, и поговоришь с ним. А пока помоги ворота открыть.

— Без проблем, — кивнул я.

Старик отодвинул тяжелый железный засов, мы развели ворота в сторону. УАЗ снова заурчал мотором и повернул, заезжая на придомовую территорию. В глаза ударил яркий ослепляющий свет, заставивший меня инстинктивно прикрыть глаза.

Машина остановилась посреди двора, недалеко от нас. За рулем сидел незнакомый молодой парень. Рядом с ним виднелась знакомая фигура капитана. Двигатель резко замолк. Открылась дверь, снег захрустел под ногами в черных кожаных ботинках. Сергей Иванович быстро шагнул ко мне, задержался взглядом на разбитой брови, но ничего не сказал, взял за плечи и порывисто обнял.

— Здравствуй, Алексей. Прими мои соболезнования. Я тебе уже говорил, повторю ещё раз: твой дед был боевым офицером и настоящим мужиком. И умер, как подобает воину — в бою с врагами.

В горле запершило. Слюна загустела, стала вязкой и горькой. Я сглотнул, чтобы справиться с нахлынувшими чувствами. По сути, я взрослый мужик, хоть и в теле подростка. Видел не одну смерть, воевал в Афганистане, сражался в Белом Доме, а гибель деда воспринимаю тяжело. Перед глазами до сих пор стоит его улыбающееся лицо, подтянутая фигура, а моя ладонь ещё помнит его железное рукопожатие. Может, дело ещё и в юношеских гормонах, обостренном восприятии? Не знаю. Общая тайна, а потом и дело, ещё больше сблизили нас. Я знал: пусть весь мир рухнет, но дед никогда не предаст, всегда поможет и прикроет своей широкой спиной. Сейчас его нет, и в груди могильным холодом разливается ощущение звенящей, трагической пустоты.

Но сейчас не время об этом постоянно думать. Человек, тяжело переносящий смерть близкого родственника, на какое-то время выпадает из реальности. Он не может сохранять разум холодным, а тело — энергичным и готовым к работе. Сознание плавает в волнах душевной боли, вновь и вновь переживая горечь потери. Это губительно для дела. Сейчас надо задвинуть переживания на самые дальние задворки подсознания и сконцентрироваться на дальнейших действиях. Скорбеть буду потом, когда страна получит шанс на новую жизнь.