— Слушаюсь, товарищ генерал армии, — козырнул я, чтобы не выйти из образа, по-уставному развернулся через левое плечо, и побрел на кухню.
Помещение оказалось светлым и просторным. Дурманящие запахи свежевыпеченной сдобы и жареного мяса, туманили сознание, и заставляли слюну обильно выделяться. От нахлынувшего чувства голода у меня чуть не закружилась голова.
За большим столом сидели на табуретках бойцы и увлеченно уничтожали пирожки, хватая их с большой тарелки, и запивая горячим чаем в больших белоснежных чашках.
Дородная женщина лет сорока в белоснежном переднике с рюшечками хлопотала возле печки. Она лепила пирожки, проверяла сдобу на пылающей жаром духовке, следила за стреляющей паром кастрюлей с картошкой и сковородкой с мелко нарезанными кусочками мяса.
Увидев ещё одного гостя, женщина закинула кухонное полотенце на плечо, и усадила меня за стол к ребятам, выдвинув из-под него ещё одну табуретку.
— Меня Мария Антоновна зовут, — представилась она. — А вас как звать-величать молодой человек?
— Очень приятно, Алексей, — представился я.
— У меня сын тоже Леша, — расплылась повариха в довольной улыбке. — Только он маленький ещё. Восемь лет недавно стукнуло.
Около получаса мы болтали о разных пустяках. Мария Антоновка рассказывала о проделках сына, бойцы травили анекдоты, я вежливо смеялся, жуя пирожки и салатики. Сорок минут пролетели незаметно, пока на кухне не появился уже знакомый худой мужчина.
— Идем, Алексей, — сухо произнес он, найдя меня глазами, — Григорий Васильевич хочет с тобой побеседовать.
2 января 1979 года
(Продолжение-2)
Когда начальник ГРУ вошел в кабинет, невысокий седой мужчина, задумчиво смотрел на снегопад за окном, отхлебывая из граненого стакана с посеребрённым подстаканником темно-коричневый чай.
Сопровождающий, зашедший в комнату сразу за Ивашутиным и ставший сзади, деликатно кашлянул, привлекая внимание.
— Григорий Васильевич, Петр Иванович пришел — сообщил он.
Романов обернулся. Холодный взгляд члена Политбюро, «хозяина Ленинграда» и одного из самых влиятельных людей в стране прошелся по невозмутимому лицу Ивашутина.
— Можешь идти, Игорь. Дальше мы сами, — Романов поставил чай на стол. Ободок подстаканника глухо стукнул по массивной столешнице.
— Ухожу, Григорий Васильевич, — мужчина кивнул, быстро развернулся и вышел, не забыв аккуратно прикрыть за собой дверь.
— Ну здравствуй, генерал, — Романов протянул руку, продолжая испытывающее глядеть на начальника ГРУ. Ладони «хозяина Ленинграда» и руководителя ГРУ сцепились в крепком мужском рукопожатии.
Через минуту Романов неожиданно улыбнулся уголками губ.
— Силен ты, Петр Иванович, лапа как клещи. Чуть мне руку не раздавил. Не то, что некоторые. Ладони ватные, потные. Даже пожать руку как следуют, не могут. Кривятся, стонут тихонько. Не мужики, а дерьмо какое-то. Тьфу. Творческая, мать её, интеллигенция.
— Не прибедняйтесь, Григорий Васильевич, — усмехнулся Ивашутин. — У вас тоже еще сил хватает. Даже при рукопожатии чувствуется.
— Это, да, — довольно кивнул Романов. — Есть пока ещё порох в пороховницах. Присаживайся, Петр Иванович. Пальто можешь на вешалку возле входа повесить. Чаю будешь? Я могу распорядиться.
— Спасибо, Григорий Васильевич. Пока не хочу, — вежливо отказался начальник ГРУ. Он повесил пальто на крючок железной вешалки и неторопливо уселся на стул перед «Хозяином Ленинграда».
— Ладно, давай перейдем к делу, — улыбка сошла с лица Романова. Первый Секретарь ленинградского обкома стал серьезным и сосредоточенным. — Петр Иванович сказал, что у вас есть важная информация для меня. По поводу того скандала с царским сервизом на свадьбе дочери.
— Есть, — подтвердил Ивашутин. — Об этом лучше расскажет наш сотрудник. Он, кстати, находится внизу. Но сперва…
Генерал неторопливо расстегнул кожаную папку, достал оттуда лист бумаги и ручку. Романов с интересом наблюдал за действиями гостя. Ивашутин быстро написал несколько строк, положил бумагу на стол и подвинул её к первому секретарю Ленинградского обкома партии.
Романов цапнул ладонью листок, поднес его к лицу и, сосредоточенно пробежался глазами по тексту.
«Григорий Васильевич! Нам надо поговорить в надежном месте без свидетелей. В кабинете вас могут слушать работники девятки. Речь идет о государственном перевороте. И ваша дискредитация — часть плана заговорщиков, проводимого совместно с западными спецслужбами. В число предателей входят люди из высшего руководства КГБ. Нужно пообщаться в таком месте, где прослушка будет невозможна. Это очень важно».