— Ты был моим лучшим учеником, Элариус, — горько вздохнул Патриарх. — Моим духовным сыном. Я прочил тебя в свои преемники. Даже сейчас мне… больно убивать тебя. Я хочу понять, почему ты обратился ко Тьме…
— Ну ты ведь давно уже все понял, не так ли? — усмехнулся Магистр. — Гордыня и все такое. Между прочим, ты не усматриваешь противоречия в собственных словах? Ты сам сказал, что у меня был реальный шанс со временем занять твое место. Стать самым могущественным человеком на континенте, а стало быть, и в мире. Если бы мной владела гордыня, с чего бы я стал менять столь завидную карьеру на участь повсюду преследуемого изгнанника? Молчишь? А я скажу тебе. Ты ведь почти прав — только дело не в гордыне, а в гордости. Чувстве собственного достоинства, заставляющем предпочесть свободу изгнания участи раба, пусть даже высокопоставленного. Раба окостенелых догм, ставящих мораль выше разума, веру выше знания. Раба Единого.
— Можно подумать, Темные — не рабы своих богов, — проворчал Патриарх.
— Нет. Я пришел сюда как свободный, освобождающий другого, а не как раб, помогающий хозяину. Самые жестокие поработители получаются из рабов, и вы — наглядный тому пример.
— Наша жестокость — вынужденная. Мы боремся с врагами Света, но мы не упиваемся своей жестокостью, как вы.
— Не проливать лицемерных слез над поверженными врагами еще не значит упиваться своей жестокостью. Когда необходимо убить, мы убиваем — наиболее простым из доступных способов. Как правило, наши враги умирают без мучений — не потому, что нам их жалко, а просто потому, что в мучениях нет никакой пользы. Хотя в тех случаях, когда пытка — единственный способ получить необходимую нам информацию, мы прибегаем и к пытке. Но такое бывает редко, есть более эффективные способы допроса. И нам не приходит в голову пытать лишь ради того, чтобы заставить жертву признать нашу правоту! Чего не скажешь о Светлой Инквизиции, не так ли?
— Инквизиторы не упиваются пытками! — возмущенно воскликнул Патриарх. — Если хочешь знать, это самая тяжкая служба в Братстве. Братья инквизиторы душевно скорбят о каждом заблудшем, коего приходится вразумлять таким способом. Отец, секущий чадо, желает ему не зла, но блага…
— К счастью, мои родители меня никогда не били, — перебил Магистр, — иначе я навсегда потерял бы уважение к ним и к тому, чему они меня учили. Насилием и унижением можно заставить, но нельзя убедить, и тот, кто прибегает к такому средству убеждения, расписывается в своей беспомощности… Кстати, к вопросу об упоении — разве ваши храмы не расписаны сценами мук, которые уготованы грешникам? Да, я помню, что ты ответил мне много лет назад — лучше напугать профанов страшными картинками, чем позволить им впасть в грех и ощутить на себе реальное зло… Но это лишь лишний раз подтверждает, что ваша вера зиждется на страхе, а не на искреннем уважении к декларируемым вами ценностям.
— У невежественных простецов — может быть, но не у нас! Мы служим Единому не из страха, а из искреннего рвения!
— О да. Вы худшая разновидность рабов — рабы добровольные. Когда-то мне тоже казалось, что идеи Светлых о всеобщем мире и добре — красивые и правильные. Но это не мешало мне со временем видеть все больше противоречий и между священными книгами и делами Светлых, и между различными частями священных книг. Но вместо ответов по существу я получал предписания молиться и укреплять свою веру, не пытаясь постигнуть худым человеческим умом мудрость Единого… Идеальная рабская психология. Между прочим, ты не задумывался над смыслом слова «молитва»? Молить, умолять о милости — это удел рабов. Темные не молят своих богов, а обращаются к ним — улавливаешь разницу? И они обращаются к нам, когда им нужна наша помощь. Как во время Рагарнатской битвы. Это не была всеобщая мобилизация по приказу, Темное ополчение сражалось добровольно…
— Может быть, поэтому вы и проиграли, — осклабился Патриарх.
— Может быть, — согласился Магистр, — но и вы не выиграли. Всю эту тысячу лет вы живете в страхе — и перед Единым, и перед нами, и даже друг перед другом. Разве это — удел победителей? Думаешь, я не понимаю, почему ты явился сюда один, не заручившись помощью других высших магов Братства? Потому что до сего дня никто не знал, что Орден Тьмы возглавляет бывший любимый ученик Патриарха Светлых. И ты бы, конечно, очень не хотел, чтобы об этом узнали твои ближайшие соратники, давно с завистью косящиеся на патриарший престол…
— Столь суетные мотивы… — с неубедительным возмущением начал Патриарх, но Магистр продолжал:
— И потому ты проиграешь. Ты уже знаешь это, ибо оценил мою силу, как и я твою. Я потратил энергию наверху, чтобы преодолеть вашу защиту, но и ты потратил ее, чтобы переместиться сюда вперед меня. Ты опытнее, но я моложе и выносливей. Сейчас наши силы примерно равны, но ты здесь один, а я — с другими магами, пусть и не столь искусными, как мы с тобой, но мне этого хватит. Ты позволил себе маленькую слабость, предпочел рискнуть всем вашим делом, но только не своей репутацией — это так понятно, так по-человечески… и в результате все ваши тысячелетние усилия пойдут прахом. И виноват в этом будешь исключительно ты.
В глазах старика вспыхнул гнев, но, к разочарованию Магистра, он сдержал себя. Если бы Патриарх ударил первым, его проигрыш был бы неминуем, ибо Магистр сумел бы обратить часть энергии магического удара против его источника. Впрочем, подобная опасность была актуальной и в обратную сторону. Именно это было главной причиной, по которой враги продолжали разговор, не вступая в схватку.
Но Магистр поторопился заявить, что у Патриарха в подземелье нет союзников. Лациус давно уже почувствовал, что путы на его руках ослабли и слетят от первого рывка; он понял, что обязан этим магии Патриарха, хотя старик старался даже не смотреть в его сторону. И вот теперь юноша решил, что пора. Пока верховные маги Света и Тьмы спорили, Лациус бочком-бочком придвигался к Нелии, которая все еще стояла, опираясь на плечо Эргарта; меч девушки висел в ножнах на боку, и все ее внимание, похоже, было сосредоточено на стимуляции кроветворной функции организма, а не на оружии. Лациус рассчитал, что успеет выхватить ее меч и в два прыжка подлететь к Магистру сзади; Нелия и Эргарт невольно помешают друг другу и не смогут его остановить, а Аррет сам ослаблен ранами и не будет достаточно расторопен. Правда, они, наверное, успеют предупредить своего предводителя хотя бы криком, но, если тот отвлечется на новую опасность, то, наверное, не сможет парировать удар Патриарха…
Первая фаза плана прошла успешно — Лациус легко выдернул из ножен скользкий от крови меч, и девушка не смогла ему помешать. Но уже в следующий миг Эргарт, бесцеремонно отшвырнув Нелию (та чудом устояла на ногах), настиг послушника в его мало подходящей для быстрого бега рясе. Выбитый меч зазвенел по каменному полу, а Лациус впечатался в пол лицом, на мгновение потеряв сознание. Острие клинка уперлось ему в основание шеи.
— Убить его, Магистр? — спокойно осведомился Эргарт.
— Нет, — ответил глава Ордена, не оборачиваясь, — если, конечно, Его Святейшество капитулирует.
— Ты слишком глуп, если и впрямь рассчитываешь на это, — презрительно скривился Патриарх. — Я не позволю погрузить весь мир во Тьму ради спасения одного мальчишки.
— А как же «всякая жизнь бесценна, и неуместны подсчеты и соображения выгоды, когда речь о спасении жизни брата твоего»? — с усмешкой процитировал Магистр.
— Ты так и не понял, что заповеди не всегда следует трактовать буквально. Они суть моральные ориентиры, но сложность реальной жизни…
— Угу, — покивал глава Темных, — если нельзя, но очень хочется, то можно. Не проще ли вовсе не иметь заповедей и руководствоваться исключительно разумом и здравым смыслом, чем всякий раз неуклюже пытаться подогнать то реальность под догматы, то догматы под реальность?
— Аморальность Темных — ни для кого не новость.