— Совершенно верно. Если догмы морали совпадают с выводами разума, значит, мораль излишня. Если противоречат им — значит, она вредна и должна быть отвергнута.
— И какие же доводы разума заставили тебя рисковать жизнью, придя сюда? — прищурился Патриарх.
— Можно подумать, за воротами Цитадели, где рыщут ищейки Инквизиции, я был в полной безопасности, — усмехнулся Магистр. — Впрочем, если бы даже и так — разум не может полноценно существовать в мире, где царствуют моральные догмы. Разуму жизненно необходимо развитие, а вы остановили всякое развитие тысячу лет назад.
— Это неправда! Светлые не отрицают развития…
— О да, конечно — формально не отрицают. Если оно не ставит под сомнение догматы Единого, и если от него гарантированно никто не пострадает. А поскольку такой гарантии нельзя дать в принципе, не только потому, что за все приходится платить, но и потому, что всякое развитие — это новизна, это шаг в неизвестность, которую невозможно предсказать заранее…
— Шаг во Тьму!
— Да, во Тьму. Тьма может скрывать в себе разные опасные вещи, но сама по себе она безвредна. Яркий же свет способен убить все живое. Тьма обостряет зрение. Свет ослепляет.
— А спрашивал ли ты, желающий вернуть Тьму в мир, мнения людей, его населяющих? Большинство из них вовсе не жаждет вглядываться во Тьму и платить за твое развитие ради развития. Их интересуют куда более простые вещи — стол, кров, мир и покой. И все это дали им мы и хочешь отнять ты!
— О да, разумеется — вы смастерили для человечества достаточно комфортную клетку. Вы ликвидировали эпидемии и войны, раздаете хлеб нищим и строите ночлежки для бездомных. Но все это — ценой запрета на любой шаг за пределы клетки. Ибо такой шаг может нарушить столь любезную вам гармонию — искусственно созданное вами хрупкое равновесие… Но в гармонии нет ничего хорошего. Гармония — это вечный покой, и недаром этими словами именуют смерть. Сдвинуться с мертвой точки возможно лишь тогда, когда равновесие нарушено…
— Ты уходишь от ответа на мой вопрос.
— Видишь ли, нас просто не интересует мнение тех, кто не желает развиваться. Осознанная способность к развитию — это то, что отличает человека от животного, а у животных нет и не может быть никаких прав. Большинство их или не большинство — не имеет никакого значения. Впрочем, я не исключаю, что, после того, как стены вашего уютного хлева будут разломаны, некоторые животные перестанут быть таковыми.
— Не тебе решать, какими путями идти детям Единого!
— Совершенно верно. Не мне, и не вам, и даже не вашему Единому, если он и в самом деле существует, в чем имеются большие сомнения… Мыслящие существа должны сами определять свой путь. Я лишь хочу вернуть им эту возможность, отобранную вами.
— А откуда ты знаешь, чего хочет он? — решил зайти с другой стороны Патриарх. — Тот, кого ты хочешь освободить, совсем не обязательно разделяет твои взгляды.
— Я знаю, что он не станет мне мешать, — невозмутимо ответил Магистр.
— Ты судишь по легендам тысячелетней давности! — настаивал глава Светлых. — Ты не представляешь себе, как изменился он за это время, какой неугасимой ненавистью воспылал к пленившим его людям, какую чудовищную месть обрушит на человечество…
— Ты забываешь, что сам показывал его мне шестнадцать лет назад, — усмехнулся Магистр.
— Ты видел его плененным и беспомощным, а когда он будет освобожден…
— Если кому и бояться мести, то вам, а не нам, не так ли? Впрочем, ты, полагаю, прекрасно понимаешь, что я продумал этот аспект. И твои слова адресованы не мне, а моим спутникам, коих ты надеешься смутить. Но, видишь ли, они тоже знают, что я продумал этот аспект. Так что, если тебе больше нечего добавить… — Магистр спокойно шагнул вперед, намереваясь, по-видимому, просто обойти старика и войти в пещеру. В условиях, когда ни одна из сторон не решалась первой нанести колдовской удар, преимущество молодости в банальной физической силе оказывалось решающим.
— Подожди! — поспешно воскликнул Патриарх. — У меня есть к тебе деловое предложение. Ко всем вам.
— Вот как? — Магистр иронически поднял левую бровь. — Хочешь предложить нам золота?
— Нет. Я хочу предложить вам гораздо большее. Амнистию. Для всех Темных! — добавил он поспешно, видя саркастические ухмылки. — И легальный статус Ордена.
— А ты здорово напуган, старик, — весело заметил Магистр. — Добавь к списку свой престол, и я, пожалуй, подумаю.
— Я говорю серьезно! — не сдержал обиженной нотки Патриарх. — Разговор с тобой заставил меня по-новому взглянуть на некоторые вещи. Я подумал, что мы и в самом деле зря преследовали вас все эти годы, создавая вам таинственно-романтический ореол гонимых борцов, привлекавший нетвердые души… В качестве легальной оппозиции вы куда менее опасны. Большинство не поймет и не примет ваших идей, и чем шире вы будете проповедовать свои взгляды, тем скорее народ отвергнет вас. Пожалуй, гвардейцам Братства еще придется защищать вас от разгневанной толпы — что ж, мы готовы и на это… Как видишь, я вполне откровенен. Я не сулю вам радужного будущего, но ведь и в случае вашей победы здесь вы не можете рассчитывать на большее. Ну а если ошибаюсь относительно перспектив вашей популярности — тем лучше для вас. Но разрушив систему благ, даваемых нами народу, вы явно не умножите число своих сторонников — скорее наоборот. Так почему же не получить то, что вы можете получить, не ввергая мир в социальный хаос и не выпуская на свободу разъяренного бога?
— И просто-напросто забыть все, что вы делали с нами на протяжении тысячи лет? — невинным тоном осведомился Магистр.
— Ты же так кичишься своим разумом! И сам говоришь, что в мучительстве нет никакого смысла. Неужели ты откажешься от мирного решения проблемы ради примитивной мести?
Глава Ордена некоторое время раздумывал.
— У нас есть некоторые союзнические обязательства перед Маградагом, — заметил он наконец.
— Они исчерпаны по окончании Рагарнатской битвы. И вообще, разве не ты говорил, что главное — не доблесть, а результат?
Магистр помолчал еще немного.
— Какие у нас гарантии?
— Даю священную клятву именем Единого, — торжественно провозгласил Патриарх, поднося к губам и целуя висевший у него на груди золотой знак. — Ты знаешь, что она нерушима.
— Что ж, — медленно произнес Элариус, — я рад, что в конце концов ты принял мудрое решение, учитель. Довольно смертей. Мы принимаем твое предложение. Ты выйдешь наверх вместе с нами?
— Нет, я уже староват для таких восхождений. Я воспользуюсь тем же способом, каким попал сюда. Но вы не беспокойтесь, к тому времени, как вы подниметесь, все необходимые распоряжения уже будут отданы. Вас беспрепятственно выпустят из Цитадели.
— Хорошо, — Магистр обернулся к своим спутникам. — Идемте, господа.
Те смотрели на него круглыми от удивления, а то и возмущения, глазами. Однако Магистр обвел их спокойным взглядом, и эмоции погасли. Четверка двинулась прочь от пещеры. Последним сошел с места Эргарт, который, не получив явного указания от Магистра, все это время продолжал караулить простертого на полу Лациуса. Освобожденный послушник неуверенно сел, потирая шею, на которой осталась красная точка от острия меча.
И в этот момент Патриарх вскинул посох, направляя удар в спину своего бывшего ученика. Не было ни молний, ни огненных шаров — все эти дешевые спецэффекты лишь попусту расходуют энергию; лишь чуть заметно задрожал воздух. Но сила удара была такова, что должна была испепелить расслабившегося врага на месте.
Магистр замер, но не упал. Его фигура мгновенно окуталась полупрозрачным коконом, на котором вспыхнуло яркое пятно, тут же разбежавшееся светящимися прожилками. Глава Ордена резко обернулся, одновременно направляя на Патриарха свой меч; огненные прожилки стекли с исчезающего кокона на клинок и быстрыми змейками скользнули к острию. Воздух вновь задрожал; одновременно поддерживающие удары нанесли и трое других Темных. Несколько мгновений Патриарх нечеловеческим напряжением сил держал удар, хотя его лицо исказилось гримасой боли и сделалось пунцовым от натуги. Затем его жилы набухли, как толстые веревки, и все тело старика в белых одеждах стало быстро раздуваться. Лациус вскрикнул от ужаса, понимая, что сейчас произойдет, и в следующий миг Патриарх попросту лопнул с мерзким звуком рвущейся мокрой ткани. Кровавые ошметки, обломки костей и рваные петли кишок разлетелись во все стороны в радиусе десятка футов. Раскаленный золотой знак Единого, описав параболу в воздухе, упал и зашипел в луже крови. В воздухе повис густой тяжелый запах. Лациус, заляпанный какой-то жидкой дрянью, во второй раз за день скорчился в приступе рвоты.