Наш директор Виктор Владимирович Макарихин (или попросту Макарка В.В.) начал толкать торжественную речь. Вслед за ним слово взял завуч Николай Иванович Камышин (Ника). И то и другое, естественно, было жутко скучно. Мы и без Макарки с Никой знали, что школа у нас образцовая, учиться в ней — «большая честь и ответственность», а «старшеклассникам нужно в этом году особенно подтянуться», потому что они стоят «на пороге самостоятельной жизни». Такими торжественными речами нас потчуют чуть ли не с первого класса, но почему-то говорят обо всем этом с таким многозначительным видом, будто никто никогда еще такого не слышал.
К тому времени, как слово взяли учителя, мы окончательно скисли. В особенности это было видно по Винокуру, который от нечего делать переминался с носка на пятку, и коротко стриженная его голова, как маятник, раскачивалась над строем.
Посмотрев на Серегу, Зойка несколько раз зевнула. Затем голубые ее глаза неожиданно блеснули, и она, дернув за рукав Сидорова, громко произнесла:
— Ой, Тимочка, извини. Совсем забыла поздравить тебя с рождением братика.
Обычно, когда людей с чем-нибудь поздравляют, они вроде бы радуются. Сидор, однако, повел себя совсем по-другому. Затравленно взглянув на Адаскину, он буркнул:
— Спасибо.
После чего спешно отвернулся. Я кинула выразительный взгляд на Зойку. Предупреждала ведь ее еще по телефону: «Оставь, пожалуйста, Сидорова в покое по поводу его братика!» Так нет ведь: прямо распирает ее. Ну, чего, спрашивается, травить человека? Она же в курсе ситуации. Я ей рассказала то, что мне Клим сообщил. У Тимки на почве рождения младшего брата настоящая депрессия. Братик появился в самом конце июля. Назвали его Гавриилом. Тимке это ужасно не понравилось. Потому что сам он предлагал назвать ребенка Петром, ну, в крайнем случае, Павлом. Однако предки не захотели, У них чего-то там неприятное связано с этими именами. А Тимка по этому поводу Климу сказал:
— Ну ни о чем родители не думают! Как, скажи на милость, нормальному человеку жить с таким именем? Сам, Круглый, прикинь. Детский сад — еще ладно. Но вот пойдет он в школу Гаврилой. Его с первого класса на смех поднимут. И после будут над ним дико ржать всю дорогу. Я предкам об этом твердил, а они возражают: «Ничего подобного. Замечательное имя. И архангел такой есть». Представляешь, Круглый? Это тот самый архангел, который должен своей иерихонской трубой возвестить о конце света! Назвали ребеночка! А как назвали, так и пошло. Иерихонской трубы у брательника моего, правда, нет, но это все фигня. Он безо всякой трубы обходится. Своей собственной глоткой.
В общем, этот Гавриил Сидоров, по словам Тимки, орет постоянно с утра до вечера. Вернее, с вечера до утра. С наступлением дня он как раз выдыхается и засыпает. А ночью со свежими силами наверстывает упущенное. Тимка от этого совершенно дошел. Он Климу жаловался, что, мол, любой будильник лучше Гаврилы. Потому что у любого будильника имеется кнопочка. Нажал — и звонок выключился. А вот младшего брата выключить совершенно невозможно. Даже соской. Он принципиально ее не принимает. Выплевывает.
То есть жизнь у Сидоровых пошла напряженная. Тимка теперь почти не спит. Ладно еще, пока были каникулы. Можно днем наверстать упущенное. А сейчас... Я внимательно посмотрела на Тимура. Веки у него были и впрямь красные, припухшие. Видимо, «иерихонская труба» и сегодня не умолкала. Кстати, Клим мне еще рассказал, со слов Сидорова, что предки его показывали Гаврилу разным врачам, и все признали его совершенно здоровым. По мнению докторов, ребенок просто перепутал день с ночью. Со временем рев пройдет. Когда же Тимкины предки пытались уточнить, сколько это «со временем» будет длиться, один из врачей ответил: «Определенно не скажу. Может, завтра замолчит, а может, и через год». Тимка пребывал в ужасе. Он говорит, что год без сна точно не выдержит. Так что я на Зойкином месте не стала бы наступать на такую больную мозоль.
Зойка, однако, не унималась.
— Тимочка, — снова затеребила она Сидорова. — Я что-то не вижу радости. Такое событие! Младший братик родился.
— Отстань. — В голосе Тимки послышалась ярость.
— Фу, как грубо, — сморщила нос Зойка. — Все-таки, Сидоров, ты как был хамом, так и остался. Все твои изменения чисто физиологические.
— Слушай, Адаскина, — чувствовалось, что Тимка уже едва сдерживается. — Если ты не заткнешься, то я тебе действительно нанесу серьезные физиологические повреждения.
Зойка невольно попятилась. И скороговоркой произнесла:
— Ну, раз ты, Сидоров, такой нервный, молчу, молчу.
Тимка резко отвернулся и больше на нас не смотрел.