Слушая это, я поневоле задумалась, что вот всего несколько месяцев назад мы собирались вместе, и с Климом у меня были замечательные отношения, и даже Зойка и Тимур хоть и своеобразно, но сосуществовали в одной компании. А теперь мы с Зойкой вроде остались только вдвоем. То есть, конечно, и год назад, и полгода у нас с Климом случались ссоры. Однако ведь потом мы мирились и снова все шло по-прежнему. И теперь кажется, что по сравнению с настоящим это прошлое, кусок которого записан на Зойкиной кассете, было замечательным. А, может, это потому, что о прошлом уже все знаешь, а настоящее — темный лес, в котором бредешь наугад, и невесть куда тебя занесет?
— Эй, ты чего? Заснула? — вернул меня к действительности Зойкин окрик. — Слышала, что он про эту мымру сказал?
— Нет. Я... отвлеклась.
— Вечно ты отвлекаешься, когда не надо, — сердито бросила она и начала отматывать ленту назад. — Вот. По-моему, здесь.
Зойка снова включила запись, и я услыхала, как Клим и Тимка вновь стали спорить по поводу фотографий.
«Если ты такой мастер своего дела, как говоришь, — с явной издевкой произнес Клим, — почему у тебя Мити́чкина на всех снимках такой уродиной получается?»
А Тимка ответил:
«Ну, ты, Круглый, прямо пальма в тундре. Неужели не понимаешь: какая фактура, такие и снимки».
Заявление его было немедленно встречено довольным Зойкиным хихиканьем. А собственного голоса я почему-то не услышала. Неужели я почти все время молчала? Странно: мне всегда казалось, что на наших сборищах я очень много говорю. И я осведомилась у Зойки:
— Слушай, а я вообще там присутствовала?
— Без вариантов, — энергично кивнула она.
— А почему я молчу? — задала новый вопрос я.
— Потому что всю дорогу сидела и улыбалась.
Это я как сейчас помню, — объяснила Зойка. — Но ты, по-моему, опять самое главное пропустила.
— И впрямь пропустила, — вынуждена признать я.
— Потому что думаешь не о том, — назидательно произнесла Зойка, и ей опять пришлось отматывать пленку.
Сперва раздалось Тимкино заявление касательно Мити́чкиной и ее «фактуры». Затем Клим произнес:
«Насчет фактуры поспорить не могу».
— Чего уж тут спорить, — с азартом вмешалась Зойка. — Результат у Мити́чкиной, как говорится, на лице.
Тут я наконец услышала свой голос:
«Да бросьте вы, ребята, нормальное у нее лицо».
«Не, — проорал Тимка. — Рожа у Мити́чкиной нефотогеничная!»
«Ох! — с явно притворным негодованием воскликнула Зойка. — Хорошо, что с нами нет Будченко. Он бы с ума сошел, услышав такое про свою разлюбезную Таньку».
«Да с чего ему сходить? — откликнулся Тимур. — По-моему, Будка родился, удивился, так и остался».
«Кажется, Тимурчик, это тот редкий случай, когда ты совершенно прав. Иначе бы он не смотрел постоянно на Мити́чкину коровьими глазами», — снова вмешалась с комментариями Зойка.
«Адаскина, — заржал Сидоров. — Будка — не корова. Он это самое... мужского рода».
«Какая разница», — по Зойкиной интонации я почти наяву увидела, как она полушутливо-полудосадливо отмахивается от Сидорова.
«Ну, ни фига себе! — громче прежнего заржал тот. — Значит, ты, Адаскина, сейчас в нашем присутствии официально заявляешь, что Будка смотрит на Мити́чкину, как корова женского рода. Можно ему будет завтра передать это от твоего имени?»
Из колонок послышался оглушительный хохот. Затем Клим с трудом произнес:
«Сидор, а ты видел хоть раз корову мужского рода?»
«Видел, — почему-то очень серьезно и даже мрачно ответил Сидоров. И с восточным акцентом добавил: — Эта Бик!»
Из колонок вновь донесся здоровый детский смех. Я слушала и удивлялась. Вроде бы ничего особенного остроумного Тимка не сказал, а мы тем не менее просто впали в истерику. Наверное, в таких случаях важнее не сами слова, а общее настроение. Именно потому часто не удается рассказать постороннему человеку, почему тебе в какой-то ситуации было очень весело.
Тем временем на пленке Сидоров под постоянно раздающиеся смешки продолжал философствовать:
«Корова и бык — это просто. А вот некоторые животные существуют только в одном роде, — например, сова».