Юный воин во гневе разметал песчаный «холст», затоптав изображенную оливковой веткой схему бытия.
– Додумались, мой друг, тысячелетие уж как в фараоновых землях хранятся письмена, высеченные на камне, кои и заповедовают, что делать, а чего не делать, дабы уравновешивать Свободу и Ответ за нее, – Архимед открыл глаза, – числом двенадцать.
– Странное число, почему не десять, как в моей контубернии, удобно, – возмутился легионер.
– Каждую из заповедей давал Бог, а их, как ты настаиваешь, двенадцать, – снова улыбнулся Архимед.
– Один, ты сказал, – возразил юноша.
– Один, себя двенадцать раз повторивший, – подтвердил Архимед.
– Ты спорщик, каких свет не видывал, старик, – рассмеялся римлянин, – но мне пора, я сыт твоими россказнями и плоть свою удовлетворил той Истиной, что обнажилась для меня. Стал ли я богаче? Верю, что да. Прощай, укройся в доме, он беден так же, как и ты, и вряд ли кто из легионеров позарится на жалкое жилище и старца, что без умолку бормочет о неведомых вещах.
Юноша развернулся к выходу, но вдруг услышал за спиной:
– Постой.
Старик неторопливо поднялся со скамьи и снова прочертил на песке свою гиперболу.
– Войдя в мой дом, ты находился здесь, – и он ткнул прутом в горизонтальную часть линии, недалеко от начала, – речь о твоем сознании, мой друг. Я в этот момент примерно тут, – и старик передвинул свою указку в вертикальную часть линии, чуть выше излома.
– Что же с того? – весело спросил солдат, вытягивая шею в сторону смещающихся к центру города звуков разграбления.
– Теперь ты находишься там, где не должен быть – подле меня. Ты узнал то, чего не прожил, а значит, не осознал.
Архимед провел линию от нижней точки к верхней:
– Я «перетащил» тебя насильно, так же, как Архием Коринфский убедил меня в свое время запроектировать на «Сиракузии» две дополнительные башни, что привело в дальнейшем к гибельным последствиям для судна во время шторма.
Легионер подошел к старику и похлопал его по худому плечу:
– Ничего, мне неплохо здесь, – и он указал гладиусом на верхнюю точку.
– Моя Свобода Выбора выплеснулась через «линию ограничения», я не удержал страстного желания учительствования в рамках предоставленной ответственности. Я сделал то, чего не должен был, гордыня прорвала сети, и я лечу в тартар. – Архимед посмотрел прямо в глаза солдату. – Откровение имеет определенный вес, и для познавшего, и для открывшегося.
Он мягко взял правую кисть юноши и направил гладиус острием себе на грудь:
– Мой выбор – смерть.
У римлянина глаза полезли на лоб:
– Глупости, старик, я не стану убивать тебя.
– Ты делал это много раз бездумно, как машина, сотвори же сейчас осмысленный акт выбора, все знание о коем я передал тебе, – настойчиво проговорил Архимед, нажимая лезвием на себя. На тунике проступило алое пятно.
Солдат отдернул руку:
– Поведай мне причину столь странного желания, и если убедишь, я сделаю то, о чем просишь.
Архимед вздохнул:
– Я вроде бы уж все сказал тебе, но повторю, знать, не дошли слова мои ни до ушей, ни до разума, ни до сердца. Всяк ограничен в могуществе своем согласно багажу, что за плечами он имеет, как видит мир и в нем себя, на что способен боле – впустить или отдать и жертву видит в чем, в ничтожном иль в великом. Его Олимп имеет высоту по силе ног, а захоти он прыгнуть выше, то крыльев не дано и весь полет – паденье в пропасть, то есть смерть.
– Скорей, старик, – раздраженно окликнул Архимеда солдат, – мне не достанется от славных Сиракуз буквально ничего, пока ты водишь хороводы слов вокруг меня.
– Война лишила меня всех учеников, быть может, кровь кого-нибудь из них засохшими пятнами «украсила» твой меч, а коли забрал их «совокупный ты», то и пришел ко мне.
– Да я случайно, – возразил юноша, – мог завалиться и к соседу.
Архимед покачал головой:
– Ты заменил их всех, энергия прерванной не в срок жизни привела тебя, ты полон ею, ты стал этой энергией.
– Старик, я не собираюсь быть твоим учеником! – закричал легионер и угрожающе поднял гладиус.
– Сделай то, что предначертано моим выбором, – Архимед ринулся на солдата. Меч опустился, римлянин у самого выхода из дворика оглянулся – возле мраморной скамейки, широко раскинув руки, лежал старик. От левого плеча вниз до пояса по белой тунике расплылась алая река, немного напоминающая гиперболу Выбора и Ответственности, ценности которой не хватило поверженному для оплаты своей жизни.
Кто ты, Архимед? Что заставило тебя принять смерть от руки того, кому передал увиденное и осознанное тобой в последние минуты пребывания на плотном плане?