Выбрать главу

Рассказывали, что однажды он и генеральный директор фирмы, в которой Владимир Александрович работал (той самой, по продаже и ремонту престижных «иномарок»), ждали какую-то очень важную шишку. Чуть ли не представителя компании «Форд» прямо из Америки. Шишка сильно опоздала, а когда прибыла, то оказалось, что она ещё и в подпитии. Генеральный смолчал, а Четвертаков не удержался (английским в этих пределах он владел). Кончилось дело тем, что генеральный, не смотря на всю свою «крутизну», два дня потом отлёживался дома на диване с давлением в обнимку, а мигом протрезвевший американец извинился и в знак уважения подарил Владимиру Александровичу настоящий «ролекс» со своей руки. «Когда кто-то со мной договаривается о встрече на определённый час и опаздывает, — не уставал объяснять Володька свою позицию всем, кто готов был его слушать, — он тем самым совершает кражу. Кражу моего личного времени. А это самое дорогое, что у меня есть».

Жил Владимир вместе со своей женой Надей, сыном Геной, дочерью Сашей и собакой Дружбаном в старом, начала века, двухэтажном купеческом доме, где на втором этаже семье Четвертаковых принадлежала четырёхкомнатная квартира.

Попетляв по переулкам, Егор остановил машину (тормоза хватали мёртво) напротив знакомого подъезда ровно в семнадцать часов пятьдесят девять минут, открыл дверцу, вылез наружу и коротко просигналил. Занавеска на открытой настежь балконной двери колыхнулась, и на балкон вышел старый друг Володька Четвертаков.

Был он по случаю тёплого весеннего вечера только в испачканных белой краской тёмно-синих тренировочных штанах и тапочках на босу ногу.

— Так, — сказал он, увидев Егора и его автомобиль, после чего вытащил из кармана штанов пачку сигарет «ЛМ» и прикурил от спички — Машину покрасил? Это хорошо. Давно пора. А почему ко мне не обратился?

Егор молча ухмылялся снизу вверх.

— И отрихтовал, — заключил Володька, завершив осмотр. — Хорошо отрихтовал, однако. Где делал, у Армена, что ли?

Егор отрицательно покачал головой, не отпуская с лица загадочную, как ему казалось, полуулыбку.

— А чего ты вообще там стоишь? — удивился наконец старый друг. — Заходи.

Дверь Егору открыла семилетняя Сашенька и очень крупный, добродушный и умный сенбернар по имени Дружбан.

— Здравствуй, Сашенька! — радостно сказал Егор. Он любил детей своего друга, поскольку своих детей, которых тоже можно было бы любить, у него не было. — Здравствуй, Дружбан.

— Здравствуйте, дядя Егор, — сказала Сашенька и отступила в глубь прихожей, давая гостю войти. — Давно вы у нас не были.

— Дела, — лицемерно вздохнул Егор и вошёл.

И тут же на грудь Егору легли тяжёлые лапы, — Дружбан, которого он знал со щенячьего возраста, выражал таким образом свою радость от встречи.

Егор потрепал собаку за ушами, осторожно отстранил, снял туфли и прошёл в комнаты.

Они сидели с хозяином в креслах за низким длинным журнальным столиком в гостиной, лопали вкуснейшие, только что нажаренные Надей котлеты с чёрным хлебом и запивали всё это дело крепким горячим чаем. Владимир Четвертаков, так же, как и Егор Хорунжий, признавал чай только свежезаваренный, очень крепкий и сладкий. Иногда с лимоном. «Из несвежего чая, — объяснял он желающим, — весь полезный микроб уходит».

— Ну, рассказывай, что ли, — не выдержал Володька, когда котлеты были съедены и друзья закурили.

— Ты не поверишь, — предупредил Егор.

— Это уж моя забота… Кстати, отлично выглядишь. Посвежел как-то, помолодел… по-моему, даже поправился. Пить, что ли бросил?

— Да не то, чтобы бросил… — пожал плечами Егор. — Хотя два дня уже не употреблял, это верно.

— Два дня для такого дела и в нашем возрасте маловато, — авторитетно заявил Володька. — Это в двадцать пять двух дней хватало. Даже ещё в тридцать. А теперь неделя нужна, как минимум.

— Смотря сколько времени перед этим пить, — охотно включился в тему Егор. — Ежели, скажем, дня три-четыре, то, пожалуй, действительно недели хватит.

— Сколько времени, — сказал Володька, — и в каком количестве и, разумеется, качестве. Хотя мне уже ничего не помогает — хоть пей, хоть не пей… Старею, видать. Утром гляжу в зеркало и думаю: «Ну и рожа у тебя, Шарапов!»