Его пальцы покидают меня, но это опустошение лишь временное: в лоно тут же врывается его язык, настырно проталкиваясь в самую глубину. Я выгибаюсь змеей, хватаю Влада за волосы и уже почти кричу от того, как же мне хорошо. Он то скользит внутри, то выбирается наружу, посасывая клитор — и я кончаю спустя несколько минут таких искусных ласк.
Голова кружится, а в глазах рябят калейдоскопом яркие звёзды; с трудом свожу дрожащие ноги и, кажется, только сейчас начинаю дышать.
Влад ложится рядом, рукой поглаживая мои волосы. Он, как и всегда, нежен и внимателен, и мне становится ужасно стыдно за то, что я это сделала, не подождав его.
Я перекатываюсь и встаю с кровати. Шёлк, и так уже ничего не скрывающий, соскальзывает вниз к моим ступням.
— Иди ко мне, Влад, — зову я шёпотом.
Он поднимается и встаёт напротив, не сводя с меня заинтересованного взгляда, но я больше не хочу играть в гляделки — я ими сыта! Прикладываю руку к его паху и нагло щупаю ладонью твердый бугор, тесно обтянутый чёрной тканью.
— Девочка моя… — Влад выдыхает и закатывает глаза.
— Тс-с…
Я накрываю пальцем мягкие губы, прося ничего не говорить. Хватаюсь за ремень, с наслаждением наблюдая, как в его глазах начинают суетиться черти, предвкушающие самый сладкий из семи грехов.
Уверенными движениями я расстёгиваю податливую пряжку, пуговицу, ширинку… В ладони толкается его возбужденная плоть, страстно желающая быть освобожденной. Опускаюсь перед ним на краешек кровати и стягиваю брюки вниз вместе с бельем. Машинально облизываю и посасываю собственные губы, — теперь перед моими глазами то, что я так давно жаждала получить. Обхватывая рукой достоинство Влада, я поднимаю на него глаза.
Я хочу его. Хочу касаться, вбирать в себя до предела. Хочу его пальцев у себя на затылке, привлекающих еще ближе.
Сглатываю слюну, слишком обильно выделяющуюся от горячих фантазий, и приступаю к делу. Язык проходится по головке члена, слизывая солоноватую жидкость, приятно щекочущую рецепторы во рту. Провожу подушечкой пальца на надувшейся вене — это не я его ласкаю, а он меня шелковистостью нежной кожи. Я чувствую, как его плоть все сильнее напрягается и пульсирует, ждёт моих более смелых ласк.
И я дарю их. Смыкаю губы плотным кольцом и начинаю двигаться. Каждый раз я погружаю в себя орган всë глубже и глубже, доставая до горла, проглатывая целиком. Мне вкусно, сладко — хорошо так, будто я не на земле.
Его пальцы ложатся на затылок, вплетаются в волосы; он оттягивает мою голову назад, давая глубоко вдохнуть. В следующий момент губы, только что бесстыдно ласкавшие мужскую плоть, встречаются с губами Влада. Он раскидывает меня на кровати и накрывает собой. От его тела пышет, как от горящего камина, в глазах отражаются искры этого костра. Мне хочется кричать на весь мир о том, как я счастлива, но говорят, счастье любит тишину. Скольжу ладонями по обнажённому телу, впечатываю в память каждый его изгиб. Теперь я никогда не устану делать это, всё время помня, как больно нам обоим давался проклятый запрет.
Влад обхватывает меня за бедра и резко тянет на себя. Спустя мгновение мои ноги оказываются на его плечах, а член упирается в мокрую, истекающую соками промежность. Я издаю хныкающий стон, сползаю ниже — так не терпится поскорее разрушить последнюю преграду, разделяющую нас. Влад внемлет моим сладким стенаниям и, наконец, входит в меня, насквозь пронизывая электрическим импульсом. Его плоть растягивает горячие стенки лона, постепенно заполняет собой целиком. Медленные движения размазывают внутри наркотическое, острое наслаждение. Я до боли закусываю собственное запястье, чтобы не закричать.
Два обнаженных тела сплетаются в диком, необузданном танце. Эти движения стары, как мир, но для меня они словно вновь.
Больше, чем секс. Больше, чем зов жаждущей плоти. Слаще, чем жизнь, и внезапней, чем смерть. У меня есть эта ночь, украденная у вечности, и любимый мужчина, отвоёванный у самой Тьмы.
Толчки Влада становятся все грубее и неистовее, кровать поскрипывает и стучит изголовьем о стену. В какой-то момент мне кажется, что она рухнет под нами, так как вряд ли рассчитана на пыл мужчины, изголодавшегося за шесть веков. Но мне так нравится его несдержанность, вожделение, что излучают его глаза.
Не разъединяя нашего священно-грешного соития, Влад переворачивается на спину, увлекая меня за собой. Теперь я веду; упираюсь ладонями в его грудь и начинаю размашистые движения бедрами. Я слышу, как бешено колотится его сердце под ладонью, чувствую, как эти удары отражаются в моём теле возбуждающей вибрацией. От лопаток к копчику бежит тоненькая струйка пота. Я уже не слышу ни скрипов, ни собственных криков — все звуки перекрывает стучащая в ушах кровь.
— Лайя, я люблю тебя…
Эти слова я разберу, даже если оглохну. Я смогу их прочесть по губам, различить в пульсе, смешавшемся с моим. Музыка, которую я готова слушать вечно; сказка, под которую хочу сегодня заснуть.
— И я люблю тебя, Влад.
Еще движения. Отчаяннее, яростней. Желаю выжать нас обоих до конца. Смешаться бы сейчас, растаять, раствориться, стать частью целого, что невозможно поделить.
Резкий толчок рвёт во мне тянущееся нугой наслаждение. Я издаю громкий протяжный стон и выгибаюсь в судороге, пронзившей с головы до ног. Пульсирующие стенки крепко обхватывают мужскую плоть, и Влад, не выдержав, хватает меня за талию и вбивается всей своей мощью, изливаясь внутрь горячей волной.
Мы одновременно врываемся в наслаждение, что рассыпается сверкающими искрами над нашими головами и медленно гаснет на мокрых смятых простынях. Я обрушиваюсь на Влада, пытаюсь восстановить дыхание, прижимаюсь теснее и целу́ю его грудь…
На камине уже догорели свечи, пропитав воздух запахом воска и восточных пряностей, угли почти не отдают краснотой. Я засыпаю сегодня в самых сладких объятиях, и в дымке подкрадывающегося сна мне начинает казаться, что это я ждала нашей близости долгих шесть веков.