Отец достал из кармана квадратную бархатную коробочку и открыл ее.
Под крышкой оказался... кулон в виде капли на простой витой цепочке. В украшении не было ничего особенного, но... именно такое я бы выбрала в ювелирной лавке.
И как понять этого человека? Он делает гадости, а после заглаживает их удачными подарками, надеясь на мое прощение? Или его не волнует вообще, что я чувствую, а эта побрякушка оказалась в его руках случайно?
— Мне было бы очень приятно, если бы ты пошла в нем к алтарю... — нервно подрагивающими пальцами, он вытащил цепочку из коробки и наклонился ко мне.
— Позволишь?
Будто у меня есть выбор?! Как же хотелось сейчас схватить этот кулон и вышвырнуть в окно!
Не дожидаясь моего согласия, мужчина защелкнул замок, и на меня сразу же обрушилась какая-то тяжесть.
— Ты же не думала, что я поверю в твое притворство? — совершенно другим тоном заговорил отец, и я с ужасом осознала, что не могу говорить и двигаться.
Даже мысли стали какими-то вялыми и безжизненными.
— Зато теперь я уверен, ты точно скажешь «да» у алтаря! — с холодной усмешкой проговорил он и откинулся на спинку дивана, насвистывая какую-то веселую мелодию.
Да, Катрин, какая же ты наивная... Безобидная побрякушка оказалась с подчиняющей начинкой...
С трудом подняла голову и упрямо посмотрела ему в глаза, даже смогла прошептать непослушными губами:
— Зачем все это?
Отец скривился и заговорил:
— Как зачем, милая? Для твоего же блага! Ведь ты опасна для окружающих!
Так ли я опасна на самом деле?..
— Ты меня ненавидишь? — осилила еще один вопрос и поняла, что попала точно в цель.
Все напускное веселье тут же пропало, взгляд потух, и на месте довольного и уверенного дельца оказался уставший и измотанный жизнью человек.
— Я много лет пытался простить... — тихо признался мужчина, когда я уже перестала ждать ответа.
Пытался, но так и не смог... Я всегда винила себя в смерти мамы и всегда знала, что отец винит тоже. Он ничего не говорил и ничем не пытался показать, хотя порой я видела в его глазах... осуждение? Боль? Ненависть?
Теперь, зная правду, понимаю, он имеет право на эту ненависть...
Да и все наше общение всегда сводилось к разговорам о зельеваренье, а когда я воодушевленно начинала предлагать какое-то свое решение, лицо отца сначала озаряла счастливая улыбка, а потом он хмурился и спешно уходил, запираясь в своей лаборатории. Может быть, моя магия тут вовсе не при чем?
— С каждым годом ты все больше похожа на нее, все чаще ловлю себя на мысли, что будь она жива, я бы был самым счастливым на свете... — он оборвал себя и совсем другим тоном заговорил: — Ты должна выйти за Тима, парень симпатизирует тебе, и самое главное, если вдруг блок исчезнет, он сможет предотвратить беду, и ты... — он замялся и исправил: — И больше никто не пострадает!
Хотел сказать, что тогда я точно никого не убью?..
— Зачем тогда этот парад женихов?
— Я все надеялся, что хоть кто-то понравится тебе, но ничего не вышло...
— А Дарк?.. —тут же ухватилась за возможность.
Отец посмотрел на меня вновь ледяными глазами, будто и не он только что изливал душу.
— Этот слабак вообще не знаю, каким образом оказался в числе женихов! Скорее всего, я просто перепутал приглашения! К тому же, уже все решено, больше не о чем говорить!
Неожиданно в мыслях всплыли строки из книги, что детям с опасным даром ставят блок до того времени, пока они не достигнут разумного возраста.
— Вы же с самого рождения знали, какой у меня дар?
— Только догадывались, да и Эмира... — он оборвал себя на полуслове, но я смогла задать еще один вопрос.
— Так почему не поставили блок раньше?
Мужчина замер, будто каменное изваяние, а потом едва слышно ответил:
— Так получилось...
Хотела спросить, в чем причина, но карета остановилась, и отец вновь усилил принуждение. Теперь я могла делать лишь то, что он позволял мне: улыбаться и идти вперед, будто механическая кукла.
Обнаженные плечи лизнул холодный ветерок, и я бы непременно обхватила себя руками, если бы эти самые руки меня слушались.
От кареты до храма, спрятанного среди высоких деревьев, было идти совсем немного, и это огорчало больше всего.
«Ур, где ты?» — предприняла еще одну попытку достучаться до друга.
Но в ответ вновь тишина.
Ну что же, я осталась один на один со своим «счастьем».
Отец расправил шлейф платья, накинул фату на лицо и с какой-то горькой улыбкой произнес:
— Так будет лучше, — а вот сейчас больше показалось, что он уговаривает не меня, а себя самого.