Просыпается Рева и начинает возиться с сырыми ветками. Рядом шевелится плащ-палатка. Из-под нее высовывается помятое лицо сержанта Ларионова. Он неторопливо оглядывается вокруг и снова завертывается в плащ-палатку.
Рева нагибается над кучкой наломанных веток. Тонкой струйкой вьется серый дымок. Уже язычки пламени бегут по подсохшим ветвям. Огонь разгорается все ярче, и вокруг разносится запах горящей влажной хвои.
- Кто костер разжег? А ну, быстро туши! - гремит рядом голос Феденко. - Ты, Рева? Что это тебе? Табор? Тракторная бригада?
- Ни, якой табор, - спокойно отвечает Рева. - Це забота о человеке, товарищ Феденко.
Пожалуй, прав Рева: надо дать людям погреться, просушить одежду.
- Товарищ капитан, костер разожгли с моего разрешения, - замечаю я.
- Вы разве не спите? - и Феденко быстро подходит ко мне. - От комбата начхоз Козеницкий пришел с колхозниками. Ждут вас на заставе. Наши в Березани.
Выхожу на опушку.
- Откуда, хозяева? - спрашиваю двух мужчин, что сидят с Козеницким.
Чуть поодаль на старом пне примостилась закутанная в платок молодая женщина.
- Были хозяева, а теперь не знаем, кем будем, - отвечает тот, который помоложе.
Ни одна морщина не бороздит его смуглое продолговатое лицо, обрамленное молодой бородкой, - он явно только что начал отращивать ее, но взгляд серых глаз не по возрасту суров.
Меня настораживает этот ответ. Кто он? Почему не в армии? Что помешало эвакуироваться? Можем ли мы вручить ему судьбу наших раненых?
Второй мужчина значительно старше: ему, пожалуй, уже давно перевалило за пятьдесят. В руках большая связка веревок.
- Это зачем, отец? - недоумеваю я.
- Как зачем? - и в глазах чуть хитроватая улыбка. - Спросят, неровен час, - куда идешь? Попробуй-ка с пустыми руками ответ держать. А вот соломки прихватим вязку-другую - оно вроде и поспокойнее.
- Ой, деда, много же тебе придется соломы перетаскать! - неожиданно вырывается у молодой женщины, сидящей на пне, и в голосе ее столько непосредственной искренности и добродушной иронии, что невозможно удержаться от улыбки.
- Товарищ комбат приказал мне остаться здесь, - доверительно докладывает Козеницкий.
Значит, комбат уже говорил с ними, проверил их.
- Толково приказано, - рассудительно замечает старик. - Они, видать, с опытом, - и он кивает головой в сторону Козеницкого. - А по теперешнему положению такие нам вот как нужны. Прямо сказать - до зарезу.
Он, видно, наблюдателен, этот старик: Козеницкий действительно подпольщик гражданской войны.
Договариваемся, что сегодня же ночью они распределят наших раненых по верным людям из окрестных сел.
- Только с медицинским персоналом у нас небогато: в армию все ушли, - замечает мужчина с бородкой.
- Оставим вам медсестру, Наташу Строгову, - и я показываю на стоящую поодаль нашу общую любимицу Наталку. - Не смотрите, что молода: лучшая в санбате, в боях проверена.
- Вот и хорошо, - радостно подхватывает женщина, сидящая на пне. - Будешь у меня жить, Наташа. За материну племянницу. Вместе фашистов бить будем.
- Погодите, погодите, товарищи. Видать, вы уже успели своим подпольем обзавестись? - спрашиваю в лоб.
Старик отвечает не сразу. Неторопливо разбирая связку веревок, медленно говорит:
- Как тебе сказать... Суди сам. Десять с лишним лет в нашем колхозе партийная ячейка работала. Корнями народ с Коммунистической партией сросся. Не оторвешь нас от нее…
- Что же надумали?
- Как все, так и мы... Когда Гитлер еще к Киеву подходил, в нашей ячейке людей собирали и рассказывали, что народ на Правобережье делает под фашистами. Думаю, не отстанем от других: слово партии и для нас закон...
- Не знаешь, где фронт, отец?
- Фронт? - помрачнев, переспрашивает он. - Фронта близко нет, сынок. Люди говорят, две недели назад наши Полтаву отдали.
Как тяжелые камни падают его слова: вот уже два дня мы слышим одно и то же. Значит - правда...
- Ну, спасибо за помощь. Помните, оставляем вам самое дорогое, - и мы крепко жмем друг другу руки.
Возвращаюсь в лагерь. Костер уже пылает. Вокруг него бойцы, командиры, политруки. Заметив меня, вскакивают, привычным жестом оправляя шинели. Будто не было тяжелых боев, ночного перехода через болото, нестройной толпы, входившей в лес... Нет, они все те же - старые боевые друзья кадровики!
Сержант Ларионов стоит у костра и осторожно держит небольшую серую книжечку.
- Что это ты делаешь, Ларионов?
- Сушу комсомольский билет, товарищ комиссар. - В голосе сержанта смущение и досада. - Вот башку спас, а билет не сберег, дурья голова...