Шорох все ближе, словно кто-то ползет к нам.
- Хлопцы, часом нема махорки? - раздается знакомый голос.
Отбрасываю в сторону солому. Передо мной изумленное, радостное лицо Ревы.
Мы обнимаемся так крепко, что дух захватывает.
- Чекай, чекай, комиссар, - разжав, наконец, руки, говорит капитан. - Хлопцы, сюда! - кричит он.
- Тише!
- Да ну его к бису! Чего там? - не унимается Рева. - Зараз вечер: наше время... Хлопцы!
Из соседней копны вылезают двое военных. Один из них молодой лейтенант, второй - невысокий худощавый майор.
- Знакомься, - представляет Рева. - Лейтенант Чапов... Майор Пашкович, военный прокурор.
Прокурор?.. Уж очень моложав этот прокурор. Только серые, неулыбчивые глубоко запавшие глаза говорят о том, что он много пережил за свою жизнь.
Мы стоим у копны, и наши новые знакомые рассказывают...
...Несколько дней назад Пашкович и Чапов задержались в селе - испортилась машина. В сумерки поехали догонять свою часть, заблудились и попали в засаду. Машина тотчас же вспыхнула. Пашковича ранили. Им удалось отлежаться в кустах. Потом пошли к фронту: десятки километров по оврагам, полям, перелескам, стычки с немцами, перестрелки, ракеты и снова перестрелки.
Вчера у Пашковича открылась рана, идти дальше было невозможно. Решили переждать денек на ячменном поле. Чапов отправился в село. Женщина из крайней хаты снабдила его продуктами. Когда он возвращался, на него наткнулся Рева.
- Це точно, - подтверждает капитан. - Лежим, о куреве скучаем. Вдруг вижу - голова из копны показалась: не иначе, как партизаны или наши хлопцы. Дай, думаю, погляжу, кто такие. А как увидел сапоги - ну, тогда уже смело пошел... Что это, комиссар? - взволнованно спрашивает Рева, заметив запекшуюся кровь на штанине. - И тебя не миновало?
- Пустяки.
- Пустяки? - недоверчиво переспрашивает он, - Да ты сидай, сидай, комиссар, - уговаривает Рева, удобно усаживая меня. - Сидай и слушай.
Рева рассказывает, как чудом спасся, когда нагрянули машины, как, подобно мне, отправился к хутору в надежде встретить наших, в хутор не попал, но неожиданно наткнулся на старого знакомого.
- Понимаешь, комиссар, гляжу: хлопцы в гражданском идут. Приглядываюсь - Коваленко, инженер-теплотехник из Кривого Рога, я его три года знаю. «Куда, - спрашиваю, - курс держишь, землячок? К фронту?» «Нет, - отвечает, - мы в Киев направляемся». «Что так? Добрые люди к своим тянутся, а ты поближе к Гитлеру?» Улыбается: «Кому что положено, Павел Федорович. Одному велено через фронт пробираться, другому - в тыл к немцам идти». Вижу: на подпольную работу идет и расспрашивать его - зря время терять. Все равно не скажет... Ну и удивил же он меня! Если бы до войны мне сказали, что он, Коваленко, этот тихоня, будет подпольщиком - не поверил бы...
Я плохо слушаю Реву. В голове одна мысль: где фронт? Сумеем ли пробиться? Хватит ли сил?..
Расстилаю перед собой карту.
- Фронт у Брянских лесов, - словно подслушав мои мысли, твердо заявляет Пашкович. - Таковы показания колхозников. К тому же это очень логично - большой лесной массив...
- Це точно, - подтверждает Рева. - Коваленко тоже говорил, что армия отошла к Брянским лесам.
- Идти же на восток бессмысленно, - продолжает Пашкович. - Мы с Чаповым уже пробовали. Такая концентрация сил - яблоку негде упасть.
Значит, остается одно: попытаться пробиться к Брянскому лесу.
Намечаю маршрут. Красная стрелка, прорезав Нежинские леса, огибает Бахмач и Конотоп с запада и упирается в южные массивы Брянского леса.
Рева внимательно следит за карандашом и мечтательно говорит:
- Добрый лес.
Добрый?.. Кто знает, что принесет нам этот неведомый лес...
Наступают сумерки. Мы готовимся в путь. Рева расстегнул шинель и возится с поясом.
- Будь он проклят, - ворчит он. - Каждый день новую дырку прокалывают, а он все болтается.
- Вы не видели, друзья, женщин в поле? Они недавно были здесь, - вспоминаю я.
- А як же. Пришли, покрутились у куста, щось поискали и пошли.
- Мне кажется, - задумчиво говорит Чапов, - одна из них вчера накормила нас.
- Может, подывимся на цей куст, комиссар? - подумав, предлагает Рева.
Подходим к кусту, одиноко стоящему среди поля. Около него видим ту самую лошадь, которая с утра бродила вокруг нас. Она аппетитно жует кусок хлеба.
- Яка несвидома скотина, - укоризненно качает головой Рева.
Быстро становится на колени, шарит под кустом, находит узелок и разворачивает его.
- Дивись, Александр, - тихо говорит он, называя меня по имени, и протягивает сало, завернутое в чистую холстинную тряпку.
- Дивись... Дивись... - повторяет он.
Новый узелок с салом, пузатый горшок с украинской ряженкой, покрытой румяной пенкой, и еще поменьше горшок с медом.