Выдыхаю воздух, и медленно раскрываю глаза. Сначала передо мной мелькают множество пятен, потом чувствую, как в мою ладонь кладут что-то холодное. Раскрываю очки и надеваю их. Да, мать вашу, я в больнице. Толпа врачей, угловатая медсестра и Уэсли.
– Ты должен держать меня за руку. Разве не так? – шучу над Уэсли.
Он смотрит на меня тревожным взглядом и молчит.
– Ладно, я слепой, но ты ведь не оглох на концерте? Если так, то это самое хреновое. Ни один придурок не заменит тебя на сцене. Эй, Уэс. – Он дергается и протягивает руку, чтобы подставить кулак для удара.
– Привет, бро. – Он выдавливает из себя улыбку. – Я думал, ты сдох, придурок. Даже стал рассматривать варианты, кого взять в вокалисты. Например, Хитер из группы поддержки. Помнится она неплохо поет. – Смеется в руку.
Я знаю, о чем он шутит. Последний раз мы ее застукали трахающейся в раздевалке, и жуткий визг еще долго сопровождал нас.
Сажусь на кушетке и чувствую, как по спине проходит холодок. Нормально, блин. Вот скажите мне, для чего раздевать человека догола, просто от того, что его привезли на скорой? Это такой медицинско-нудистский прикол? Медики будто балдеют от голых задниц. Поэтому вот эта прореха, которая, собственно, показывает одну мою булку, и существует.
– Можно вопрос? Меня одели в распашонку для чего? – Делаю вид, что у меня чешется нос, хотя готов засмеяться. Но первое моё хныканье, и голова делает громкое «бум».
– Мы не знали, что у вас. Кроме того, вы могли хотеть сходить в туалет, а для лежачих у нас имеются утки. И гораздо удобней чтоб… – Он указывает на мою рясу и останавливается, когда Уэсли начинает ржать.
– Я понял, чтобы я не уделал дерьмом всю кровать, вы себя обезопасили. – Смотрю на Уэсли. – У меня были позывы?
Он закатывается и почти падает со стула. Врачи стоят с непроницаемым выражением лица, а это значит, что сейчас будут оглашать свой жуткий диагноз.
– Жгите, доктор, я весь внимание. – Нажимаю кнопку и приподнимаю тело до положения сидя. Кое-как кладу ногу на ногу, будто я здоров, и моя башка не болит от каждого движения моих глаз.
– Вы не понимаете серьезность ситуации, – говорит врач. – Здоровый молодой человек от удара бутылкой по голове очнулся бы максимум через полчаса. С головной болью и головокружением. А вы, мистер Браун, пролежали здесь семь часов.
Я внимательно наблюдаю за Уэсли, и его лицо бледнеет на моих глазах.
– Так вот, вы просыпались, метались от боли в глазах и голове. Нам пришлось ввести вам успокоительное и сделать обследование. Прокапать «Сомазин», ввести нейропротекторы. Потому что когда вы просыпались, бредили, метались и даже дрались, не обошлось без панорамы и программы по снижению давления. Мне продолжать?
Прикусываю верхнюю губу и опускаю взгляд. Черт, а это уже совсем нехорошо. Я пью таблетки, и мне вроде как легче.
– Вы ждете, когда получите инвалидность в столь молодом возрасте и будете жить на деньги правительства? Или есть какая-то другая причина, по которой вы стремитесь к слепоте? – грубо спрашивает врач.
– Вот только не надо мне лечить эту ерунду. – Скидываю ноги с кушетки и встаю. Выдергиваю иголки из моего тела. Но не успеваю сделать шаг, как меня сшибает волна головокружения. Хватаюсь за ручку кровати и почти падаю, когда меня снова усаживают.
– Успокойтесь, – голос врача меняется.
– Вы сами знаете, что замена хрусталика стоит бешеные деньги, и у меня нет родителя, который поможет мне финансово. Я должен был заработать, и тогда у меня была бы возможность, – говорю ему через зубы.
Врач внимательно смотрит на меня, и я вижу в его глазах сочувствие.
– И не надо мне вот этот взгляд «бедный мальчик», обойдусь без него. Делайте свои назначения, и я пойду. – Выстреливаю в него взглядом.
Врач садится на край кровати и пишет в своем блокноте список. Разориться можно, если купить все дерьмо, которое он мне пишет.
– Эти лекарства вы можете взять абсолютно бесплатно у нас в больнице. – Смотрю на него с сомнением. – У нас есть хороший спонсор, который занимается благотворительностью болезней, как ваша. Принимайте все, как я написал, и больше без бутылок, разбитых об голову. – Протягивает мне бумагу и сжимает плечо рукой. – Всего хорошего, парень.
Они выходят за дверь, и Уэсли устало трет лицо.
– Чувак, у меня есть на счете десять тысяч. Я думаю, мы могли бы попросить у моих родителей или продюсера. Черт, – кривится он, – еще с ним разбираться. Он, конечно, нормальный мужик, но до чертиков был напуган, когда ты мешком упал на сцене и не подавал никаких признаков жизни.
– Он отправит нас по домам, вот увидишь. Даже не будет связываться с инвалидом, который никак не может запомнить его имя… – приглушенно говорю я.