Не в последнюю очередь за подданство России будет говорить то, что многие афганцы, которым удалось побывать в Империи, из уст в уста передают истории про город, где воды столько, что по ней ездят, как по дорогам, про богато живущих людей с белой кожей и про Белого Царя, справедливого и мудрого, который не притесняет и не угнетает свой народ, не рассылает по своей стране орд боевиков, не терпит на своей земле англизов и не торгует дурманом.
Что же касается экономики — ситуация в Афганистане сейчас настолько плоха, что ухудшить ее практически невозможно. Само по себе прекращение сопротивления, прекращение террористических актов, британских бомбежек уже будет способствовать росту благосостояния людей. Введение в обиход твердой валюты, позволяющей делать накопления, прекращение поборов с купцов, сокращение разбоев на дороге — все это могло довольно быстро оживить местную экономику и способствовать тому, чтобы люди могли прокормить сами себя хотя бы на минимальном уровне. Конечно, это не Персия, где до махдистского мятежа была высокоразвитая промышленность, но этим и проще: восстанавливать почти нечего. Если не считать заброшенной англичанами добывающей промышленности. Если что-то и строить, то строить с нуля.
Граф задумывался о струннике Юницкого. Передовая технология скоростной транспортировки грузов, возможно и людей, получила в Российской империи очень ограниченное распространение. Прежде всего, потому, что уже были созданы мощнейшие железнодорожные компании, они вложили огромные деньги в инфраструктуру, привлекли деньги банков, а потому и банки и железнодорожники не были заинтересованы в конкурентах. Благодаря стратегической железной дороге удалось максимально сбить цены на трансграничные перевозки, поезд с шестиметровой колеей перевозил столько же груза, сколько и небольшой сухогруз, причем со скоростью в двести километров в час. А струнник надо было прокладывать. Поэтому струнник был широко распространен лишь в Заполярье, где прокладывать железнодорожную колею проблематично из-за низкой несущей способности грунтов, и кое-где в Сибири. Но вот здесь…
Длина железной дороги в Афганистане была равна примерно полутора километрам, это был путь в центре города, проложенный по указанию короля еще в двадцать первом году. На этом дело встало. Ветка имперской железной дороги идет почти по самой границе с Афганистаном, станции можно расширить и подготовить к приему грузов. Но вот дальше…
Старая дорога через Саланг со знаменитым тоннелем не справляется с грузопотоком уже сейчас, расширить ее невозможно. Строить железную дорогу через Саланг — безумие. Затраты просто невероятные, потребуются десятки мостов, тоннелей, инфраструктура будет крайне неустойчивой из-за возможных лавин и оползней. Но вот если провести гораздо более дешевый и быстро возводимый струнник Юницкого до Кабула, а потом и дальше — до Кандагара и Карачи…
Тогда удастся по-настоящему воссоздать Великий шелковый путь. Кабул превратится в город-базар, равно как и Джелалабад, как и Кандагар, русские товары будут закупать здесь купцы и контрабандисты как из Британской империи, так и из континентальной Японии. Британия уже не сможет без конкуренции поставлять в Индию свои плохие и дорогие товары, ей придется конкурировать с контрабандой русского происхождения — а это значит, что Британия не сможет быстро аккумулировать деньги на свое восстановление и выпадет из ряда великих держав. Плохо придется и континентальной Японии — хотя не так плохо, как Британии. Работу — строительство, торговля, охрана — получат большинство афганцев, впервые за все время существования своей страны. Конечным пунктом пути пока будет Карачи — город с населением в двадцать миллионов человек. Его Величество уже пожаловал Карачи такой же статус, как Одессе, — открытого торгового города. А это значит, что Карачи скоро будет азиатскими торговыми воротами Империи.
И все это упирается в сегодняшнюю Лойя Джиргу…
Фельдмаршал Апраксин быстро оделся. Пристегнул к поясу наградное, «анненское» оружие, которое он заработал в честной схватке с боевиками в Польше. Форма фельдмаршала русской армии не изменилась не протяжении веков и представляла собой узкий мундир-сюртук старого стиля с высоким красным воротником, белые, обтягивающие штаны, высокие кавалерийские сапоги, широкая, фиолетовая перевязь через плечо. Фельдмаршальский жезл, входивший в состав положенной формы, обязателен был лишь на Императорском Смотре, поэтому фельдмаршал не взял его с собой. Зато пристегнул справа то, чего фельдмаршалы русской армии обычно не носили: массивную кобуру с тяжелым автоматическим пистолетом «орел» ручной работы. Пистолет был отлажен, смазан, заряжен и поставлен на боевой взвод.
В полной парадной форме фельдмаршал вышел из своего кабинета. Стоящие на посту солдаты взяли «на караул».
Фельдмаршал прошел к лестнице, спустился по ней на первый этаж — именно там, в комнате, которую раньше занимала охрана, жил человек, с которыми они долгими-долгими вечерами спорили о судьбе и о будущем Афганистана.
Этому человеку только исполнилось сорок, но выглядел он на все пятьдесят с хвостиком: местная жизнь старит людей. Он был ниже ростом своего отца, но никто не смел отказать в уважении ему, шейху почти исчезнувшего племени. Большая часть его племени погибла, сгорела в атомном огне — это было еще одно преступление британцев на этой земле, — но он выжил, и выжили те, кто собрал под свое крыло разрозненные и разбитые англичанами остатки племенных ополчений. Благодаря помощи русским оружием и русскими деньгами, шейху Дархани удалось создать эффективную афганскую милицию, практически единственную в стране, которую боялись агрессивные исламисты и даже англичане. Это было единственное нерелигиозное и неплеменное вооруженное объединение, пуштунская милиция, которая имела в стране реальную силу. Опорной точкой этой милиции было ущелье Пяти Львов — Пандшер. Ни одному завоевателю ни в древности, ни сейчас не удалось завоевать это место. Никому. Никогда.
Этого человека нельзя было назвать русским агентом — русские не выдвигали таких требований, на тот момент им гораздо важнее было создать в стране антибританскую оппозицию. Этот человек до сих пор хранил снайперскую винтовку, подаренную ему русским офицером-советником. И он был за лучшее будущее для пуштунского народа, оставаясь при этом типичным пуштуном, с намусом и нангой. Именно с ним спорил вечерами фельдмаршал, вырабатывая в спорах аргументы, которые следовало применить в спорах с другими старейшинами.
Граф посмотрел на часы — чтобы не попасть на время первого намаза: нельзя отвлекать человека, когда он говорит с Богом, нужно уважать веру людей. Тем более, если это единственный человек, на которого хоть как-то можно положиться в этом бурлящем котле…
Граф постучал. Затем вошел.
Человек уже закончил намаз и убрал молитвенный коврик, саджаку, с глаз. И успел одеться. Он оделся как простой афганец — одежда их почти не изменилась с тех пор, как изобрели ткань машинной выработки — за исключением обуви: растоптанные чувяки сменила добротная армейская обувь, купленная на базаре или снятая с ноги убитого. В остальном… широкие штаны грубой ткани, рубаха с широкими рукавами, похожая на русскую, но не белая, а из грубой темной ткани, теплая безрукавка мехом вниз — ее носят все афганцы, даже в помещении. На голове — небольшая шапочка из овчины, паколь, подобно московской «боярке», только примитивнее. Часы на руке — для афганца один из символов успеха и одновременно приобщенности к ценностям цивилизованного мира. Здесь часы есть не у всех, даже у тех, кто может себе это позволить. Время здесь течет по-другому, неспешно, но и неумолимо.
Этот человек должен был получить в будущем правительстве пост министра по делам племен, и пост этот был, наверное, более важен, чем пост, скажем, премьер-министра. Потому что от племен зависит спокойствие в Афганистане, мир в Афганистане. От нескольких десятков племенных князьков со всеми их амбициями будет зависеть, будет мир или нет.