Отыгрывать эльфа не просто

ГЛАВА 34

Самая искренняя улыбка — от лицезрения удавшегося замысла.

Чем замысел темнее, тем она искренней.

Народная темноэльфийская мудрость

18.07.1941

Ссешес Риллинтар

Сам процесс отправки капитана на чуде советского самолетостроения запомнился мне своей сумбурностью: получение почти в самый последний момент из Москвы примерного коридора полета, попытки по имеющимся картам разобраться, к каким естественным ориентирам привязываться и, самое главное, что из них будет видно ночью, конечно учитывая применение зелья «кошачий глаз», которого, к слову, упаковали целых пять фляжек. Просто больше герметически закрывающейся тары не было. Потом долго ждали, когда Дух Чащи соизволит явиться. Он у старшины вещмешок взял и надолго пропал в лесу. Появился в последний момент — жутко недовольный, но с полным мешком. Протянул капитану и выдал следующую фразу:

— Потеряешь или разбазаришь — тем, что от тебя останется, даже черви побрезгуют.

От таких слов и, самое главное, от тона, которым это было сказано, капитана даже передернуло. Во всяком случае, вцепился он в мешок, как утопающий в спасательный круг.

Самолет к тому времени был уже подготовлен и находился в начале длинной и узкой поляны, огражденной плотно стоящими стволами деревьев. Еще день назад эта местность выглядела по-другому, но, пока мы с капитаном прогуливались до места своих пакостей и рассуждали о высокой политике, сюда наведался старшина с бойцами и топором. Но, судя по отсутствию следов вырубки и взглядам, бросаемым рядовыми в сторону Лешего, поймать на горячем он их успел. И не замедлил реорганизовать процесс по-своему. Стоящие рядком и прижавшиеся к краю леса молодые сосенки недавно явно дислоцировались на других местах. Что поделать, как говорится, пока враг рисует карты, наши бойцы вручную меняют рельеф местности. Старичку было явно жалко подлеска — вот он его и пересадил. Кстати, надеюсь, не на глазах солдат, а то им опять кошмары сниться начнут. Мне в прошлый раз Андреевых хватило.

Так вот. Загрузили капитана, потом старшина долго дергал винт агрегата в попытке завести мотор. И наконец, через несколько минут мучений, треща всеми пятью цилиндрами и оплевывая окружающих маслом, «пепелац» взлетел. И довольно быстро растворился в вечернем небе, плавно переходящем в ночное…

Дальше? Дальше было не особенно интересно. Вернулись в лагерь. Олег отбил шифровку о том, что капитан успешно вылетел, и повторил сообщение о районе встречи и маршруте следования. А старшина принялся изображать из себя повара. Во всяком случае, получилось у него довольно съедобно. Единственное «но» — на поздний ужин я лично впервые ел гречневую кашу с мясом, состоящую почти из одного мяса, причем копченого. Ничего — прижилось и в желудке не шевелилось. После ужина отправил всех спать, вызвавшись сторожить первым. День был просто до такой степени насыщен событиями, что на разговоры не потянуло даже Сергеича, не говоря уже о рядовых. Видимо, им на этот день хватило впечатлений от действий Духа Чащи, а я набегался и наговорился так, что ощущал себя хорошим таким, ошкуренным березовым поленом. Не знаю, отчего в моем перегруженном мозгу возник такой образ, но, судя по ощущениям, подходил он на все сто.

Честно отсидел половину ночи, вслушиваясь в лесную тишину и периодически морщась от писка пролетающих летучих мышей. Пару раз неподалеку пытался поухать филин, но запущенные в примерном направлении, на слух, три сосновые шишки заставили пернатого Шаляпина перенести место концерта. С трудом дождавшись конца своей смены, я растолкал Юрика и, всучив ему пулемет, с чистой совестью отрубился…

Утро началось отвратно до невозможности — мне было так хреново, что хоть стреляйся. Нет, тело не болело, болело что-то такое, чему я даже не мог подобрать название. Представьте, что боль занимает не только внутренности, но и слой воздуха над телом на толщину сантиметров десять. И к тому же сильно болит голова. Причем так, что глаза открыть больно. Да еще это солнце… Хумансы вокруг шебуршатся, старшина раздает утренние подзатыльники и отправляет всех толпой на заготовку дров. Выслушиваю утреннюю перебранку и про себя желаю всем провалиться сквозь землю. Кое-как переворачиваюсь на правый бок и поглубже накидываю на голову капюшон плаща. И так хреново, а еще эти… Полежать удалось не больше минуты. Старшина — Свет его забери, участливый наш! Решил выяснить, что это с командиром. Не видит, что ли, что человеку, тьфу — дроу, хреново. Так нет, надо потормошить, спросить, как себя чувствую! Если бы не было так фигово, если не сказать жестче, прирезал бы скотину и сказал бы, что сам на нож тридцать семь раз упал. А с чего это меня так ломает? Нельзя ли поправить ситуацию? Отмахиваюсь от суетящегося старшины и кое-как встаю на колени. Сорванным от боли шепотом читаю лечебное заклинание… Еще раз… И еще раз… С каждым разом мне становится все хуже и хуже. Хоть мне и больно до такой степени, что перед глазами плывет красный туман, я все равно начинаю ржать, как ненормальный, захлебываясь смехом и слезами. Просто на ум пришел старинный бородатый анекдот про лося: «Я пью и пью — а мне все хуже и хуже!»